Разговорчики №17. Артемий Троицкий. 29 августа 2005 г.
Тема: «Нам песня строить и жить помогает?»

Ведущая: Здравствуйте, меня зовут Аня Гилёва и это проект «Разговорчики». Два раза в месяц мы собираемся в клубе «Китайский Летчик Джао Да», чтобы обсудить самые животрепещущие темы, от бытовых до глобальных, и делаем мы это с помощью умных и интересных собеседников, незаурядных деятелей искусства и масс-медиа.
И сегодня в «Разговорчиках» принимает участие человек, про которого, в принципе, очень много известно. Известно, что он по образованию математик-экономист, что он был первым главным редактором русской версии журнала Playboy, что он вел программу на телевидении «Признаки жизни», что первое музыкально-критическое творение опубликовал в журнале «Ровесник», известно, что он собирается написать плутовской роман, очень любит Че Гевару, но от этого он нам не менее интересен.
Этого человека зовут Артемий Троицкий.

Артемий Троицкий: Здрасьте!

Гилёва: Наша сегодняшняя тема сформулирована достаточно обтекаемо, чтобы позволить нам поговорить обо всем на свете. «Нам песня строить и жить помогает?» — вот так она звучит. Я начну задавать свои вопросы, потом подключитесь вы, и, я надеюсь, что ближайшие полтора часа мы проведем с удовольствием. Я хочу оттолкнуться от вашей последней публикации в «Диверсант-daily». Вы написали: «До встречи на баррикадах!». У вас нынче революционное настроение?

Троицкий: Добрый вечер! Мне во время представления понравилось, как вы сказали, что я по образованию математик и тут же, что издавал журнал Playboy. Надо сказать: «Вот, ребят, учите арифметику, и тоже отоваритесь большим количеством моделей на халяву». А по поводу баррикад. Я, честно говоря, плохо помню, что я пишу. Я часто вставляю какие-то вещи ради красного словца, чтобы чем-то закончить речь. Бывает, что-нибудь такое эффектное туда и припишешь. А потом вопросы задают, а я даже не знаю, что на эти вопросы ответить. Если это последний «Диверсант», то статья называется «Привет от 21 августа», очень важный для меня день, потому что это день интервенции в Чехословакию, которая очень сильно повлияла на мое мировоззрение, с одной стороны. А с другой стороны, этот известный наш путч августовский 91-го года. И там и там были баррикады. В общем-то, я считаю, что времяпрепровождение молодых людей на баррикадах — это значительно веселее, чем вечеринки, дискотеки, рейвы, с другой стороны это гораздо более рискованно, чем экстремальные виды спорта. Совершенно непонятно для чего, из-за какого-то абстрактного адреналина себе ломать руки, ноги, шею, а то и вообще — капут, бессмысленно. Что-то вроде русской рулетки просто. А на баррикадах, если уж ты рискуешь, ты по крайней мере знаешь, зачем и для чего, и если этот самый конец настанет, то будет, конечно, очень жалко и трагично, но с другой стороны, в чем-то даже не очень обидно.

Гилёва: В связи с событиями на Украине, как вы считаете, нас вообще ожидает массовый выход на баррикады?

Троицкий: Я был бы этому очень рад лично. Если спросить, как я к этому отношусь? Да, я к этому отношусь отлично, и кстати говоря, я на Украине оказался только в марте этого года, т.е. не в то время, когда я должен был там оказаться, т.е. в ноябре–декабре, когда там все происходило, но масса моих знакомых, причем самых разных, от молодых людей, панков, до престарелых литераторов и политологов, они в это время там, в отличие от меня, были. И меня поразило то, насколько они все были единодушны в том, какой это был кайф. Т.е. люди, которых я уже лет тридцать, наверное, не видел с блестящими глазами и вдохновенными речами, вот они говорили: «Вау! Это было просто нечто! Это был такой подъем, это было так потрясающе! Была такая энергетика, это было так позитивно!».

Гилёва: Ну т.е. это стоит того. Ведь после революции обычно потом последствия?

Троицкий: Но последствия, на самом деле, разные бывает. Вот, скажем, в России — да, у нас последствие было самое поганое из всего, революция была такая, не вполне состоявшаяся. Т.е. было три прекрасных дня. У Пугачевой есть такая песня: «Было у меня три счастливых дня». Но там типа про курортный роман, а тут было три счастливых дня. когда молодые люди, да и не только молодые, безоружные, нормальные интеллигентные люди свернули на фиг танки, утерли морду каким-то там КПССам. В России такого не было вообще никогда, по-моему. Но это было всего три дня. Была какая-то такая мимолетная штука, и соответственно, эти три дня истекли, и эта гидра, она снова подняла свои щупальца. И в конце концов, все это дело было свернуто, оприходовано. И ничего сейчас нет.

Гилёва: А вот вы тогда думали, что действительно от вас что-то зависит, что вы лично что-то меняете здесь и сейчас?

Троицкий: Я в том числе. Дело в том, что там было очень много народу. Я думаю, что ценность именно в том, что эти три дня люди жили правильной, целенаправленной жизнью. А все остальные дни свои жизни они живут не очень-то понятно ради чего.

Гилёва: А у вас много было в жизни дней, прожитых зря?

Троицкий: Я думаю, огромное большинство дней своей жизни я прожил если не зря, то, по крайней мере, их можно было бы прожить гораздо лучше. А вот эти три дня я все делал правильно. Я, кстати, получил за это дело медаль, но потом ее выбросил в знак протеста против последующих событий. А на Украине, там было же не три дня, там было, по крайней мере, два месяца, поэтому я думаю, что замес на Украине, он все-таки погуще. Да и мне, кстати, нравятся вот эти украинские кот Базилио и лиса Алиса — Ющенко и Тимошенко, очень хорошие ребята, милые, знаю их из первых рук. Они конечно симпатичнее, чем Гайдар с Чубайсом, это я вам точно могу сказать. Так что я очень надеюсь, что на Украине эту революцию не просрут так бездарно, как ее просрали у нас после 91го года. (Прислушивается). Дождь пошел.

Гилёва: В последнее время, что больше всего занимает ваши мысли, что больше всего волнует?

Троицкий: Меня много что волнует. Но я бы сказал так, что, если отвечать на этот вопрос честно и откровенно, то меня волнуют две вещи, как ни странно, они взаимосвязаны. Одна вещь — это моя дочь, а вторая вещь — это политика. Могу сказать честно, что музыка меня совершенно не волнует, хотя продолжаю ее слушать не без интереса, по крайней мере, некоторую ее часть.

Гилёва: Политика вас волнует в каком смысле? Вы хотели бы пойти участвовать или вы просто размышляете, у вас душа болит?

Троицкий: Политика меня волнует в том смысле, что мне боязно за то, что в нашей стране дальше будет происходить. И если раньше мне на это было наплевать, поскольку я тертый калач и прожил и Советский Союз и КГБ и все, что угодно и я знаю, как с этим бороться с наименьшими потерями для себя и с наибольшими для врага, так что к себе я отношусь очень спокойно. Но вот, скажем, поскольку имеется подрастающее поколение, мне бы очень не хотелось, чтобы оно жило в такой стране, которую мы сейчас имеем. А потом, я думаю, будет еще и похуже, если ничего не изменить. И я заметил, что очень многие люди моего возраста, которые были раньше абсолютно аполитичными, при том, что они могли быть интеллектуалами и деятелями искусства, творческими людьми, а политика — западло. Я сейчас вижу, что многие люди понимают, что политику игнорировать нельзя, потому что иначе она тебя сожрет заживо. Для меня в этом смысле исключительно выразительный пример. Есть такой английский человек, Брайан Ино его зовут. Это знаменитый музыкант, продюсер, композитор, гуру, фактически изобретатель всей современной электронной музыки, в стиле ambient, человек, который фактически создал группу U2, по крайней мере создал из нее нечто правильное и законченное, но главное — другое. Я имею счастье его близко знать, я много с ним общался, и это самый умный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться в жизни. Были люди более выдающиеся, были люди, которые производили наибольшее впечатление эмоциональное и в творческом отношении, но никто не демонстрировал такой феерической силы и гибкости ума во всем, что делал и говорил, как Брайан Ино. И, надо сказать, что Брайан Ино — чем только в своей жизни не занимался. Он продолжает заниматься музыкой. Но это для него исключительно способ легкого зарабатывания больших денег, в последние годы он интересовался изобразительным искусством и интернетом, компьютерным искусством. Кстати, он один из создателей интернета, вот еще когда мировая сеть существовала среди ученых, и еще не было слова интернет, а была вот эта сеть под названием the well, или колодец, он участвовал там. Потом из этого колодца соответственно воспламенился интернет. И вот сейчас этот Брайан Ино, человек, с которым мы никогда в жизни о политике вообще не говорили, сейчас мы с ним тоже о политике говорим. Он озабочен своими английскими делами, у них имеется свой крысеныш, этот самый Тони Блэр. И тоже мысли направлены на то, как его оттуда сковырнуть. Т.е. вот этот синдром, он довольно распространен, и если совесть еще не окончательно вычищена алкоголем и наркотиками, то о политике надо думать.

Гилёва: А в нынешнем времени можно что-то хорошее найти, или же все лучшее уже давно со всеми случилось, и ничего хорошего ждать не приходится? У вас ощущение, что все катится в тартарары или же как?

Троицкий: Аня, странная постановка вопроса. Естественно, есть масса всего хорошего. Скажем, то, что у нас поганая власть — это же не вся жизнь. В мире есть огромное количество прекрасных вещей. Эта тема, она меня начала доставать в последнее время. Почему-то все считают, что я какой-то дикий негативист, что я все ненавижу, все обсираю. На самом деле это не так. На самом деле я очень люблю жизнь, прекрасно к ней отношусь и нахожу в ней массу всего замечательного, красивого и забавного. Проблема просто в том, что меня все время спрашивают о том, о чем я ничего хорошего я сказать не могу. Я оказываюсь на какой-нибудь очередной телепередаче у Малахова или Ханги, и у меня обязательно спрашивают или о Филиппе Киркорове, или о Евровидении, или о еще какой-то гадости. Естественно, я ничего хорошего про это сказать не могу. Ну и второе, естественно, спрашивают о президенте Путине, о чем я тоже ничего хорошего сказать не могу. Поэтому возникает такое ощущение, что мне ужасно все не нравится. На самом деле мне не нравятся некоторые конкретные вещи. К сожалению, это вещи достаточно серьезные. Хорошее? Вот вы все хорошие. Отличный клуб «Китайский летчик». Текила — замечательный напиток, т.е. в данную секунду я настроен исключительно позитивно, и если б вы меня не спрашивали о нашей партии, правительстве, то я и вовсе бы расплылся тут таким розовым радостным облачком.

Гилёва: Просто есть люди, которые считают, что все становится лучше и лучше, а есть, которые — хуже и хуже. Я просто к этому спрашиваю, на самом деле.

Троицкий: Все становится лучше и лучше по сравнению с каким временем? С 1913 годом? С 1991 годом? С 2004 годом?

Гилёва: Вообще.

Троицкий: Ну должны быть какие-то точки отсчета. Нужно с чем-то сравнивать. Если сравнивать с советской властью, некоторые вещи, как это ни странно, по-прежнему у нас лучше, чем при совке. Хотя их становится все меньше и меньше.

Гилёва: Давайте про совок немножко. Вы много раз говорили об этом времени, как о геройском и авантюрном времени.

Троицкий: У меня текила кончилась.

Гилёва: Оно, правда, геройское было? В чем ваше геройство заключалось? Вы были борцом с наступавшей стороны или игроком системы?

Троицкий: Авантюрные — бесспорно. Геройские, я говорил, что это был героический период для русского рока, да, это был героический период, поскольку он был в подполье, шла там революционная борьба. Да, для нашей рок-музыки это был несомненно период героический, особенно если сравнить его с периодом полного распада и ужаса, который сейчас происходит. Для меня, авантюрный — несомненно. Это было очень авантюрное время, когда я ни чем не был обременен, я был абсолютно свободен. У меня не было ни семьи, ни денег, ни собственной квартиры, вообще ничего, т.е. что хочешь, то и делай. Жизнь была очень дешевой, деньги не надо было зарабатывать. Я вообще никогда не работал, у меня первая запись в трудовой книжке появилась в 91м году, мне было 36 лет. До этого я просто был полным тунеядцем. В таком смысле было время золотое. Но, естественно, это золотое время, оно было очень сильно ограничено с разных сторон. Т.е. за границу я поехать не мог. Я даже не мог поехать…вот сегодня как раз вспоминал. Пригласили меня в очередной раз в город Владивосток. Я вспомнил, как меня пригласили в город Владивосток уже однажды, причем в начале 80-х годов, причем пригласил Приморский краевой комитет комсомола, т.е. там со всякими высокими подписями, чтобы я там прочел какие-то лекции о рок-музыке или что-то такое. В то время Владивосток — это пограничная зона, поскольку там Япония, Китай и все такое прочее. И для того, чтобы из Москвы полететь во Владивосток, нужно было что-то вроде визы, какая-то справка, разрешение. Соответственно я пошел с этим пафосным комсомольским приглашением в какую-то инстанцию, отдал все свои документы для получения справки. Мне отказали в рейсе. Меня даже во Владивосток не пускали как сомнительного элемента. Не говоря уже о загранице. Сейчас можно туда поехать. Время было авантюрное. По поводу героизма мне трудно сказать. Я себя никогда и не представлял, не позиционировал в качестве личности героической.

Гилёва: А в качестве борца с системой?

Троицкий: Борец — это человек, который осознает себя борцом. Он борец, он борется с системой. Он эту систему выстроил и ведет на нее планомерную атаку. Нет, таким борцом я не был, я всегда был стихийным борцом с системой, и поскольку на систему мне было наплевать, я всегда делал, что хотел, в этом смысле я был борцом. Но сам этого частью не сознавал. Система это, правда, сознавала, иногда начинала бороться со мной, предпринимала какие-то ответные действия, но, в общем, я этого часто даже и не понимал.

Гилёва: Я к чему спрашиваю. Сейчас есть много молодых людей, чье раннее детство прошло при советской власти, и которые идеализируют советскую власть, говорят, что вот у нас «Была империя». Скажите, для вас, какое государственное устройство было бы идеальным? Что бы построил ваш любимый Че Гевара?

Троицкий: Вопросы к Че Геваре адресуйте ему, а я скажу по поводу тоски по империи. При совке на самом деле были некоторые вещи, о которых совершенно объективно можно сказать, что есть о чем всплакнуть. И есть по поводу чего поностальгировать. Это было время, когда деньги…не то чтобы они вообще ничего не значили, но они значили несравненно меньше чем сейчас. можно было очень спокойно жить и счастливо, и весело и учиться, и лечиться, и передвигаться и т.д., имея денег практически ноль. Вот у меня были в жизни периоды, когда не было денег вообще. Ну вот вообще! Я еле-еле наскребал на единый проездной билет, он в то время стоил 6 рублей. Метро, трамвай, троллейбус, автобус. И вот, все что у меня было — это проездной билет, с помощью которого я мог передвигаться неограниченно в пределах города Москвы. Больше у меня вообще ничего не было. И был абсолютно счастлив.

Гилёва: А где вы ели, у друзей, да?

Троицкий: У друзей, у подруг, своровать, у родителей, в конце концов.

Гилёва: А своровать — это как?

Троицкий: Взять и своровать. Тогда не было такого тщательного надзора и учета. Можно было прийти спокойно в кафе, вкусно поесть и не заплатить. Я это делал неоднократно. В общем-то, можно поднапрячь мозги и вспомнить какие-то бытовые, а может быть даже и системные вещи, которые при советской власти были очень даже не плохи. Необязательно потому что это «Нам дала советская власть!», скажем, то, что можно было жить на один проездной. Это не было таким великим завоеванием советской власти. Это было мое личное завоевание. Но, тем не менее, советская власть давала для этого определенные возможности. Но вот по чему ностальгировать уж совсем не стоит, так по этой самой империи. В этом смысле я расхожусь с очень многими, в том числе и со своим отцом, который тоже там «Советский союз, советский союз!». Я считаю, что советский союз была исключительно уродливая, искусственно слепленная страна, которая держалась на лжи и насилии, которая состояла из совершенно разнородных частей. И я, скажем, очень рад за своих прибалтийских друзей, что они из этого совка свалили. Вот это вот вообще была не их страна абсолютно. Потому что сейчас они уже десятимильными шагами ушли от нас в далекую даль, это просто лишний раз говорит о том, что оказались они здесь по ошибке. Так что империя — это фигня. Все эти сантименты империалистические, имперские, великая держава и великая Россия — вот это все полная фигня. В любом случае, юным ностальгирующим людям я советовал бы больше думать о будущем. Нежели о прошлом.

Гилёва: А вот из тех вещей, которые тогда казались такими завоеваниями западной демократии, потом они пришли сюда, и что оказалось не таким прекрасным, каким представлялось?

Троицкий: Что ты, Аня, имеешь ввиду, под красивыми завоеваниями западной демократии? Свободу слова, условно говоря, или Макдоналдс?

Гилёва: Ну, наверное, все вместе. Потому что это же как бы комплексный обед: хочешь одно, а получаешь к нему в придачу другое.

Троицкий: Я не считаю, что это комплексный обед. Западный мир, он вообще совершенно немонолитен. Западная демократия в разных западных странах себя по-разному проявляет. Жители этих стран очень любят это подчеркивать и очень этим гордятся. Говорят: «А у нас не как в Америке» или «У нас не как в Италии».

Гилёва: Вот то, что есть сейчас, это мы как, плохо взяли? Вот то, что вам казалось, что демократия — это свобода слова, рыночная экономика, какие-то безусловные ценности, которые должны были бы всем принести великое счастье? Но этого не случилось почему?

Троицкий: Я бы сказал, что разные вещи обладают разной силой безусловности, тем более разной степенью ценности. Скажем, свобода слова — это несомненная ценность без всяких оговорок, и говорить тут нечего. Но другое дело, что свобода слова у нас в России существует в виде ущербном, усеченном. И в общем-то, у нас сейчас в России свободы слова, реально говоря, нет. Потому что свобода слова…это известное выражение Маркса, что «нельзя быть чуточку беременным». Свобода слова, она или есть или ее нет. А свобода слова на 27% это значит, что нет свободы слова. Ситуация именно такая.

Гилёва: А с другой стороны, все те СМИ, которые пинают нынешнюю власть, они же не подвергаются преследованиям? Может это как-то преувеличенно, что ее нет. Для тех, кому она нужна, она есть. Есть «Эхо Москвы», есть ряд изданий…

Троицкий: Я хочу сказать, что ряд вот этих СМИ, которые пинают, их на самом деле очень мало. Из всей Москвы это одна радиостанция, а в России радиостанций многие сотни. Да, есть одна, под названием «Эхо Москвы», я там работаю, вот она пинает власть. Есть одна газета, которая называется «Новая газета», я тоже там работаю, она тоже пинает власть. Все остальные газеты, можно, конечно, найти более менее либеральные, «Коммерсант» или «Независимая газета», он не пинают, а слегка подпинывают. А о телевидении я вообще не говорю. Был один канал, на котором я, кстати, тоже работал, под названием Ren-TV, который слегка пинал власть. Короче говоря, то, что на самом деле остались вот такие не островки, а как при Советском союзе на выставке достижений народного хозяйства такие витрины образцово-показательные. Такие свиноматки-рекордистки. «Эхо Москвы» и «Новая газета». И как там станут всякие английские парламентарии, американские сенаторы, советы Европы, всемирные банки, фонды Сороса и проч. станут на нас клеветать, что нет у нас свободы слова, тут же, разумеется, возникают всякие там Леонтьевы и прочие и говорят: «Как это у нас нет свободы слова, вот вы послушайте «Эхо Москвы», какую они там ересь говорят!». — «Да? Надо же!». Вот для того на самом деле эти отдельно изолированные издания и существуют. Давно, естественно, стоит вопрос, учитывая вот эту двойственную отдачу, сотрудничать с ними или нет. Я считаю, что надо сотрудничать, потому что если не сотрудничать, тогда вообще ничего не будет.

Гилёва: А Вам не кажется, что вот эти либеральные органы СМИ перечисленные, пусть их два, что они не менее тоталитарные, чем правительственные СМИ?

Троицкий: Нет, нет, чем они все гордятся, это тем, что они очень терпимы. Вот скажем, я сколько раз говорил Алексею Алексеевичу Венедиктову: «Леша, — говорил я ему, — как ты можешь терпеть этого ублюдка Леонтьева или Пушкова. Леонтьев он хоть идейный, а Пушков он просто блядь такая, продажная. Вот как ты их терпишь и даешь им еженедельный эфир, и они там в этот самый еженедельный эфир вылезают и начинают врать, врать нагло, по-хамски. На что мне Алексей Алексеевич говорит: «Мы должны выражать разное мнение. Мы демократическая радиостанция. У нас плюрализм». Так что вот тебе ответ, Аня, на поставленный вопрос. Они абсолютно не тоталитарные, они абсолютно менее тоталитарные, чем мне бы хотелось. Я бы там, конечно, некоторый фильтр бы поставил. И не в плане даже идеологии или даже политической позиции. Т.е. я абсолютно не против, чтобы на «Эхе Москвы» выступал Александр Проханов, фрик такой. Такой коммунистическо-милитаристический пассионарий с сексуальными комплексами. Тоже говорит какие-то вещи удивительные, пишет тоже очень смешно. Его бы я оставил, хотя я считаю, что несет он по преимуществу бред, но его бы я оставил, потому что он искренний человек. А вот блядей, типа Пушкова, я бы точно не пускал. И не потому, что позиции не совпадают, а потому что это хорошее радио, хорошие люди. Такого бы типа тоталитаризма я бы придерживался.

Гилёва: А ваши теперешние друзья, они все из детства или из юности? И вообще возможно ли приобрести настоящего друга после тридцати, после сорока, или уже нет? (Троицкий в это время опустошает рюмку с текилой, при этом с удовольствием причмокивает. Зал отвечает смехом и аплодисментами.)

Троицкий: Когда я не говорю, то получается значительно выразительнее. Помолчать, что ли? Друзья, вы страшиваете? Нет, у меня появляются некоторые друзья в самое последнее время, совершенно точно. Ну вот, скажем, мы говорили о том же «Эхе Москвы» и «Новой газете». С Лешей Венедиктовым и с Димой Муратовым, это редактор «Новой», это мои близкие друзья. И с тем, и с другим я познакомился лет десять тому назад, далеко не в школе. И другие какие-то люди появляются. Я просто вспоминаю, кто у меня был на пятидесятилетии из таких из известных людей. Вот, скажем, Хакамада. Тоже близкая подруга, хорошая тетка. Мы с ней познакомились 7-8 лет назад. Так что я открыт для поглощения новых друзей и подруг.

Гилёва: А есть какие-то критерии, по которым вот это друг, а это — не друг, это приятель, это знакомый. Друг от знакомого чем отличается?

Троицкий: Ну, трудно сказать. На самом деле такой четко прочерченной границы нет. Иногда общаешься с человеком и думаешь, что он тебе просто знакомый. А потом в какой-то ситуации он вдруг так классно себя ведет, что ты понимаешь: нет, он больше, чем знакомый, он, наверное, все-таки друг. А бывает наоборот. Вот с кем ты там сблизился, общаешься, и вроде друг. А потом вдруг по какой-то причине человек из твоей жизни исчезает, и ты понимаешь, что вообще говоря, вот был друг и не стало друга, и ничего от этого не изменилось. Значит, может он был и не друг, а просто знакомый. Такая диалектика имеется, так что мне трудно сказать, чем они друг от друга отличаются.

Гилёва: Помогать друг другу должны?

Троицкий: Помогать? Человек человеку друг, товарищ и брат, как записано в моральном кодексе строительства коммунизма. Я считаю, что помогать нужно не только друзьям. Если можешь кому-то помочь, надо помочь. Даже совершенно незнакомому человеку.

Алексей: В одной из статей Юрия Сапрыкина в журнале «Афиша» он написал, что лет десять назад, когда он работал в другом издании и только начинал свою деятельность, он публиковал новости, зная о том, что они не правдивы. Было ли такое время, когда Артемий писал материалы, зная наперед, что это не есть правда?

Гилёва: Да-да, он написал, что сочинил по заказу интервью с Линдой: свои вопросы и ее якобы ответы.

Троицкий: Хороший вопрос. Я никогда не писал ничего вынужденно. Т.е. по бедности, нищете и т.д. Т.е. врать от того, что я не знаю, мне всегда было западло, я этого никогда не делал. Но я иногда специально какие-то вещи придумывал и мистифицировал. Вот это бывало. В советское время, когда надо было протащить статью про любимую группу, а она была абсолютно непроходная обставлялось это с таким легким демагогическим флером, такого мистического плана, чтобы это прошло. Скажем, когда я писал про своих любимых Clash и Sex Pistols, понятное дело, это панк-рок. Я писал в каких-то изданиях типа «Московский комсомолец», где-то еще. Естественно, это могло пройти только под таким соусом, что они антибуржуазные, что они клеймят, что Sex Pistols пишут, что «God saves the Queen and fascist regime» — в Англии фашистский режим и т.д. У нас это воспринималось коммунистическими нашими идеологами на «ура». «А, вот хорошие ребята! Дают жару буржуям». Вот я, значит, как-то этим пользовался. Или вот еще в совсем в стародавние времена, в начале 70-х годов, вообще на заре моей всякой подрывной деятельности была такая программа на всесоюзном радио, называлась «Запишите на ваши магнитофоны». Ее вел Виктор Татарский, это была единственная программа в Советском союзе, где, опять же, очень дозированно, давалась всякая модная западная музыка. Там Элтон Джончика какого-нибудь, какую-нибудь еще модную группу. И я иногда писал тексты, это был 75-76й год, и вот чтобы протащить там свои любимые группы, я иногда писал абсолютно абсурдные тексты. Вот была такая знаменитая американская группа «Blue Cheer». И я ее очень любил. И вот у этих «Blue Cheer» была одна инструментальная пьеса, обычно они там орали ужасно. Мне это нравилось. А у них была одна такая инструментальна пьеска психоделическая с индийским национальным инструментом. И я решил, дам-ка я в эфир свою любимую группу «Blue Cheer». Ну конечно, никто бы не дал в эфир этих людей из города Бостона, если бы я написал, что это психоделическая рок-группа. И я написал там текст про легендарного индийского композитора Рави Шанкара. Я написал, что знаменитый герой братской Индии Рави Шанкар в последнее время увлекся электронным звучанием. Послушайте его новую запись. Там, естественно, Рави Шанкара и в помине не было, а играл на гитаре какой-то там обдолбанный хипарь, но, тем не менее, все прошло в эфир. Такое вранье я допускал, но, кстати, и то, не слишком часто. Не злоупотреблял. Текила заканчивается, и раз уж я выпил было бы и неплохо закурить…

Из зала: Артемий успешный или счастливый человек, и есть ли разница между двумя этими понятиями?

Троицкий: Успешный или счастливый? Ну, я думаю, что иногда это совпадает, но чаще всего нет, потому что как мне кажется, успешный человек, по крайней мере, по нынешним представлениям об успешности…намек на сигареты что-то никто не понял, ребята, а я здесь, между прочим так, жду. Значит, успешный человек — это, по всей видимости, это человек, который состоялся профессионально, который зарабатывает много денег и обеспечивает себе определенный высокий социальный статус. Известно, что не в деньгах счастье. Можно быть очень успешным в материальном плане, но при этом одиноким, несчастным, всеми брошенным. А можно иметь очень высокий социальный статус, но при этом страдать от отчуждения, давления, болезней, от чего угодно. Несчастья вообще никого не обходят, будь ты там хоть Билл Гейтс или кто еще. Я считаю, что быть счастливым — это неизмеримо важнее, чем быть успешным. Потому что счастье, любовь — это уже высшие какие-то вещи, которые ничем не перебьешь. А деньги — это просто один из многочисленных инструментов в жизни и не более того.

Гилёва: А вы опору в чем находите? В себе самом? В окружающем мире?

Троицкий: Я думаю, что с точкой опоры не будет проблем, если ее не искать. Вот я по этому поводу вообще не запариваюсь и чувствую себя всегда очень уверенно. «Не запариваться», — это я правильно по-молодежному выразился?

Гилёва: Хорошо. Нормально. Коммуникация состоялась. А вот ваши родители, они вам все позволяли, или вы как-то боролись, бунтовали?

Троицкий: Я думаю, что мне мои родители все позволяли. У моих родителей была исключительно активная собственная жизнь, и они, в общем-то, занимались своей собственной жизнью. Моя жизнь с их жизнью не сильно совпадала, хотя я относился всегда к их занятием с очень большим уважением и иногда даже интересом, но я всегда жил сам по себе. Но они до какой-то степени пытались на меня влиять. И я, если не с детства, то с отрочества, по крайней мере, выработал такую тактику, чтобы их терпеливо выслушивать и делать по-своему.

Гилёва: В одной из последних статей в «Диверсант-daily» вы сказали: «Ходил с отцом в кино на «Дневники мотоциклиста». Вот что отец сказал, ему понравилось?

Троицкий: Тут про меня кино недавно показывали по СТС. Там показали, как мы с моим отцом сходили в кинотеатр «35 мм» на премьеру фильма «Дневники мотоциклиста». Это не постановочная вещь, просто вот эти люди, которые снимали этот фильм, они его снимали очень долго. Может месяц, может два, и так, очень вяло. Снимут, потом на пару недель исчезнут, потом снова снимут. И они меня спрашивают «Артемий Кивович, что вы будете делать?». А я говорю «Я, там, в университете, тогда-то». — «А можно мы придем?». — «Ну, приходите». И в какой-то из дней я им сказал: «Я пойду в кино, и там еще, кстати, будет мой отец, так что если хотите — приходите». Они пришли и сняли. С отцом они интервьюшечку записали, но в фильм это интервью не вошло.

Гилёва: А как ему фильм, понравился? Он вообще вашу любовь к Че разделяет?

Троицкий: Дело в том, что вы поставили телегу впереди лошади: не он разделяет мою любовь к Че, а правильнее было бы сказать, что я разделяю его любовь к Че, потому что мой отец, он его лично знал и вообще там все очень серьезно. Мы все эту любовь разделяем. По поводу фильма он, мне кажется, сказал абсолютно правильную вещь, он сказал что создатели этого фильма, они очень увлеклись моделью Дон Кихот — Санчо Панса. Т.е. там Че путешествует со своим другом, врачом, и вот он там такой типичный Санчо Панса, а он чистый Дон Кихот, со всеми издержками этого самого донкихотства. Т.е. он такой романтичный, ранимый, непрактичный, не от мира сего… И отец сказал, что это было вовсе не так, что Че был очень даже нормальным человеком, с огромным чувством юмора, вполне практичным, вполне уверенно себя чувствующим в отношениях с женщинами, а вовсе не был таким гиперсубтильным, таким растерянным, прозрачным романтиком, каким он показан в этом фильме. А в остальном ему и мне фильм очень понравился.

Гилёва: А как сложилось, что ваш отец познакомился с Че?

Троицкий: Дело в том, что мой отец в советское время был историком, политологом, работал собственно и сейчас работает в институте мировой экономики и международных отношений. Не путать с кучкой блатных дипломатических кадров института международных отношений МГИМО. Вот это научно-исследовательский академический институт. Он был специалистом по Испании и Латинской Америке. Был советским, в номенклатуре ЦК КПСС, из-за чего и работал пять лет в Праге, где я жил при родителях в детстве и отрочестве. И в качестве такового работника он оказался одним из первых советских людей, который, я не помню то ли в 60-м, то ли в 61-м году, оказался на Кубе сразу после революции. Там он познакомился с Фиделем Кастро и с Че Геварой, и с тех пор он с ними встречался неоднократно и общался. Таким образом это все произошло.

Гилёва: У вас есть вопросы? Я монополизирую право?

Из зала: Я хотел бы задать вопрос о вашей нелюбимой теме, о музыке. Я читал, что в российском андеграунде прослеживаются определенные тенденции, как-то: коммунизм, патриотизм православие. И это не только в андеграунде. Им подвержены и такие известные музыканты, как Константин Кинчев. В чем вы видите причину этих тенденций?

Троицкий: Во-первых, я бы не сказал, что эти тенденции носят массовый характер, и что они так уж видны и заметны. У нас всегда был вот этот самый чумной барак сибирского панка, вот эти тюменские, омские, «Гражданская Оборона», «Инструкция по выживанию». Они всегда тяготели ко всей этой мифологизации и идеологизации сталинизма, коммунизма и других подобных вещей. Я думаю, что им это очень нравилось, но по части, может быть, в силу какого-то менталитета, потому что люди все-таки молодые, во всяком случае, моложе меня лет на десять по крайней мере. И все прелести коммунизма в его центровом московском изложении они не узнали, так что для них коммунизм — это в первую очередь была какая-то героика октябрьской революции, о которой еще можно поспорить отчасти. Я считаю, что если об октябрьской революции еще поспорить можно, что что-то там было плохо, а что-то может быть и хорошо, но о том, что было вскоре после октябрьской революции, в 30-е годы, тут уже, по-моему, спора нет. Это было просто чистое людоедство. В Германии это называлось фашизмом, у нас это называлось сталинизмом, а разницы в общем-то никакой особой нет. Так что у них там среди сибирских панков эта тенденция была. У нас есть Костя Кинчев. Но он такой странный парень, я, честно говоря, Костю не очень понимаю. Вот если с ним общаешься так, по-человечески, то вроде нормальный человек, а выходит на сцену и начинает свои околофашистские песни петь с православным уклоном, и это просто придурок какой-то полный. В любом случае, к счастью, это не тенденция. О том же Кинчеве я всегда говорил, что, не разделяя и не понимая его позиции, я уважаю в Кинчеве то, что это человек неравнодушный, в отличие от огромного большинства наших рокеров, которые занимаются просто лукавством, словоблудием и выколачиванием бабла, Кинчев, его, по всей видимости, искренне, волнуют какие-то серьезные проблемы. Проблемы бытия, проблемы идейного плана. Вот это само по себе у меня уважение вызывает. Другое дело, те ответы, которые он дает на поставленные вопросы, мне представляются бредовыми.

Гилёва: В продолжение темы. Вы однажды сказали, что вам кажется, что современные религии исчерпали свой позитивный материал.

Троицкий: Говорить о новых религиях так вот, с ходу, ля-ля и после трех стопочек текилы, мне бы не очень хотелось. Это серьезная тема. Или я говорю ответственно, или я просто болтаю. А это серьезная тема, и болтать бы не хотелось. А говорить сейчас четко и сформулированно я не могу.

Гилёва: А до этого вы просто болтали, да?

Троицкий: Дело в том, что мы не говорили о вещах, совсем уж фундаментальных, как-то: почему современные религии себя исчерпали, и необходимы ли какие-то новые? Это серьезная тема. Я считаю, что если необходимы новые религии, это должны быть религии нового типа, это не должны быть организованные религии. И в первую очередь, я считаю, что себя исчерпал, дескридитировал и просто вообще ушел в полный отстой институт организованной религии. Институт организованной религии — это церковь. Это касается и христианства, причем во всех его ответвлениях, это касается иудаизма, это касается и мусульманства. Просто есть некоторые безобидные религии, и они представляют собой нечто музейное, как католицизм или православие. А есть агрессивные — как мусульманство. У мусульманства я, кстати, такое совершил интересное арифметическое открытие. Дело в том, что мусульманство ведь моложе христианства на 600 лет. Т.е. сейчас мусульманство переживает тот период развития, который переживало христианство где-то в XIV-XV веках. А это был период инквизиции, крестовых походов, охоты на ведьм, а так же насильственного обращения в христианство. А если не обратишься, то будешь поруган или сожжен. Как было с американскими индейцами, африканскими неграми. Это было исключительно агрессивный период в истории данной мировой религии. И вот мусульманство, чисто арифметически, проходит ту же самую фазу. Им тоже сейчас полторы тысячи лет, и они тоже впали в какую-то бесноватость. Я говорю о другом. Я говорю о церкви. Я считаю, что современная церковь во всех ее проявлениях, она стала формальной, она стала лживой, она стала неубедительной, она стала таким отростком различных государственных институтов. И я считаю, что собственно к вере, к спасению все эти церковно-партийные организации уже никакого отношения не имеют.

Павел Цапюк: Как вы к прибалтийскому фашизму относитесь?

Троицкий: В Прибалтике ситуация на самом деле довольно сложная. Начать с того, что вот эти три прибалтийские республики, они очень разные. И соответственно тема национализма и фашизма там стоит очень по-разному. На самом деле действительно остро она обстоит в Латвии в первую очередь. В Латвии ситуация очень болезненная. Я могу говорить об этом со знанием дела, потому что я там бываю и знаю это все по собственному опыту. В Латвии ситуация такая. Особой государственности в Латвии никогда не было, и особой национальной культуры там тоже никогда не было. В Латвии вся элита в XVIII-XIX веке это были немцы, немецкие бароны. В конце XIX-начале XX века это были русские. Соответственно сами латыши были крестьяне или разночинцы. Сейчас у них имеется свое государство, но сложилось все таким образом, что все деньги, весь бизнес в Латвии это, опять же, у русских и у евреев. У латышей имеется правительство, государственные структуры, у них имеется культура. Т.е. в принципе у них есть власть, но у них нет денег. В этом смысле ситуация в Латвии очень похожа на ситуацию в Южной Африке. Когда я, кстати, у них об этом сказал, по их национальному радио, у них наступила такая пауза, немая сцена, как у Гоголя в «Ревизоре» в финале. Почему это похоже на Южную Африку? Потому что там то же самое. Там вся власть у негров, а все деньги у белых. Т.е. латыши — это негры, в данном случае, а русские — это белые. И естественно, что у латышей имеется, в отличие от Эстонии и Литвы, где уже более не менее все устаканилось, у нас что-то иногда про Эстонию пишут, но это, действительно, такая пропаганда, у них есть там какие-то ветераны, они что-то иногда делают, но это никак не влияет на ситуацию в Эстонии. Там все в полном порядке. Русские там себя прекрасно чувствуют. Там, для того чтобы стать гражданином Эстонии, надо сдать экзамен по эстонскому языку. И при этом, как говорили мои русские приятели, что экзамены там проходят таким образом, что если ты два слова по-эстонски сказал, то они с огромным облегчением ставят тебе «пять» и говорят, что все в порядке. А в Латвии все по-другому. У латышей просто имеется могучий комплекс неполноценности в отношении русских, который вот поддерживает нынешние ситуации, когда у русских есть бизнес. Поэтому они себя чувствуют крайне неуверенно. Вот они живут в своей стране, и там парламент, правительство, всем они управляют, и в Европарламенте они и прочее, прочее. А русские, они бизнесмены, они теневики, а у них на самом деле вот этого всего капиталистического добра гораздо больше, чем у прямой национальности, у латышей. Поэтому там происходят эти исключительно уродливые вещи. Я свои латышским друзьям-приятелям всегда говорил, что вам надо избавиться от этого комплекса, надо жить с русскими в мире и дружбе, и от политики сегрегации переходить к политике полной ассимиляции, потому что то, чего вы добьетесь, это втройне глупо. Все русские профессионалы, все умные, молодые, энергичные русские, они просто из Латвии свалят. И они оттуда действительно уезжают. Большинство на Запад, некоторые в Россию. А останетесь вы, в результате, с теми же самыми партийными, военными и КГБ-шными пенсионерами, которым некуда ехать и которых вы больше всего и ненавидите. Но, к сожалению, эти национальные сантименты такая вещь, которую перебороть разумными доводами очень сложно.

Аня Максимова: Я хотела спросить по поводу религии. Вы сами верите в бога или симпатизируете какой-то религии?

Троицкий: Ань, я агностик. Т.е. я воздержавшийся.

Максимова: Т.е. вы считаете, что ничего такого там нет?

Троицкий: Агностики — это люди, которые, переведу на молодежный сленг, особо не парятся на этот счет. Я считаю, что мир непознаваем. А вот данная концепция, она принадлежит к числу наименее познаваемых. Т.е. по природе я человек неверующий. Не в плане Бога, а вообще неверующий. Мне мало верить. Мне надо знать. Я человек очень рациональный, поэтому прибегать к вере в бога, к религии и тем более к церкви просто для того, чтобы мне стало легче? Очень многие люди говорят, что «вот, помолился, и как-то полегчало». Мне такого рода успокоительные таблетки абсолютно ни к чему. Я уважительно отношусь к верующим людям, я никогда в жизни никого не хотел переубедить, тем более, я повторяю, что я совершенно не убежден, что бога нет. Очень может быть, что бог есть. А может быть, его и нет. В любом случае мне, в первые пятьдесят лет своей жизни, не понадобилось к помощи боженьки ни разу прибегать.

Гилёва: А вы студентов чему учите?

Троицкий: Мы с ними на религиозные темы не разговариваем. Тут есть, по крайней мере, одна моя студентка. Юль, может быть, ты скажешь, чему я вас учу?

Юля: Секретам мастерства и настоящей журналистике.

Троицкий: Я занимаюсь музыкальной журналистикой в МГУ. Я там уже два года, начнется третий, веду спец курс или мастер-класс, который называется «музыкальная журналистика». Мы там занимаемся, и довольно весело, по-моему, занятия проходят.

Гилёва: Какую основную мысль вы пытаетесь донести?

Троицкий: Я считаю, что если бы в течение двух лет я пытался бы донести одну мысль, это было бы довольно скучно. У нас там очень много разных мыслей. Если сформулировать какие-то основные мысли, которые я пытаюсь если не растолковать, то, по крайней мере, исподволь внушить, это, во-первых, то, что надо знать, о чем пишешь, во-вторых, надо уметь писать и, в-третьих, не надо врать.

Гилёва: А семейное счастье возможно?

Троицкий: Да, семейное счастье возможно. (Встречено бурными овациями и смехом.)

Гилёва: Спасибо! Теперь спокойно можно жить дальше.

Троицкий: Я сам его испытывал и не один раз. Возможно, но не всегда долговечно.

Алиса: Среди молодых музыкальных критиков или кинокритиков есть ли ребята, которых вам приятно читать? Это первый вопрос. Второй вопрос. Вы говорите «Надо уметь писать». А вообще возможно научить писать? Не физически, а духовно.

Троицкий: По поводу молодых журналистов и критиков. По поводу кинокритиков ничего не могу сказать, я не слежу за кинопрессой, я не киноман. И если уж меня поймали на том, что я смотрел фильм «Дневники мотоциклиста», то это совершенно не означает, что я хожу в кинотеатры и слежу за кинопремьерами. Я бываю в кино в год, может, раз пять-шесть. Что касается музыкальных журналистов, да, у нас есть прекрасные музыкальные журналисты, мне ужасно нравится, как они пишут, молодцы ребята. Я имею ввиду — Максим Семеляк, он мне очень нравится, я рад, что ему в жизни и карьере поспособствовал. Есть такой Леша Мунипов, он пишет в газете «Известия»…

Гилёва: И в «Большом городе» .

Троицкий: Ага. Был такой хороший парень, он раньше работал в «Коммерсанте», но сейчас, он вообще перестал писать о музыке, уехал на Украину, Георгий Родский. Сейчас в «Коммерсанте» тоже очень хорошие авторы. Это Борис Барабанов. Нет, есть очень хорошие журналисты, и я очень рад этому обстоятельству. Я-то о музыке уже давно не пишу. Пишу самую малость. Мне это дело надоело, и я считаю, что в свое время я написал очень много, а сейчас уже пусть другие вкалывают. И, надо сказать, они многие это делают, и, в частности, те ребята, которых я назвал, они очень хороши. Можно ли научить писать? Ну естественно, что любая творческая профессия предполагает определенные способности, определенный талант, определенную склонность и определенное интуитивное понимание того, над чем ты работаешь. Поэтому научить хорошо писать человека, у которого нет к этому никаких предпосылок, я думаю, невозможно. Но, с другой стороны, если склонности есть, способности есть, то, на мой взгляд, учеба полезна. Потому что, во-первых, имеется такая вещь, как знание предмета. Я этот предмет изучал, слушая иностранное радио и скупая на черном рынке в Советском союзе всякие пластинки. Сейчас для этого, слава богу, возможностей гораздо больше, и в первую очередь интернет и вся прочая пресса. Но именно из-за того, что информации очень много, может быть какие-то очень важные куски этой информации и информация в структурированном виде может и ускользнуть. И я на нашем спецкурсе помогаю как-то все это привести в систему, и придать этим знанием какую-то если не фундаментальность, то, хотя бы, стройность с одной стороны. А с другой стороны, у всякой профессии есть свои трюки, есть какие-то навыки, которые приходят с опытом. Меня вообще никто никогда ничему не учил. Но опыт у меня очень большой, и я очень рад всем этим опытом делиться. Естественно, это тоже помогает будущим профессионалам.

Андрей: 10 лет назад впервые в России состоялся первый масштабный рок-фестиваль «Максидром». С тех пор появился еще ряд масштабных фестивалей — «Крылья», «Нашествие», и в этом году юбилей такого фестиваля в России…

Троицкий: Ну надо выпить по этому поводу.

Андрей: Каковы перспективы проведения таких фестивалей в России?

Троицкий: Перспектива очень хорошая, другое дело, что к музыке это никакого отношения не имеет. Все эти фестивали — это большие корпоративные события, которые финансируются обычно пивными или электронными компаниями. У них для этого имеется бюджет. Они преследуют какие-то свои маркетинговые цели. С другой стороны, скажем, в случае с Максидромом или в случае с Нашествием, эти фестивали курируются еще какими-то радиостанциями, которые также решают свои цели по привлечению аудитории, по раскрутке своих брендов. Т.е. это сугубо коммерческие, на мой взгляд, абсолютно антимузыкальные мероприятия. Никакой радости у меня эти фестивали не вызывают, хотя я прекрасно понимаю десятки тысяч ребят, которые туда приходят, и им там очень нравится. Я радуюсь за них. Но в плане продвижения музыки, в плане развития музыки я не думаю, что это что-то дает. Скажем, те подпольные фестивали, которые мы устраивали в 70-е, 80-е годы, они в этом смысле были гораздо важнее, потому что они двигали эту музыку, они информировали людей, они как-то сплачивали музыкантов и знакомили друг с другом. Там были абсолютно иные цели. Коммерческие цели там не стояли вообще. Были цели исключительно художественные, отчасти даже социальные. Сейчас это все не так. Но перспективы очень хорошие, поскольку в стране дикое количество шальных денег и огромные рекламные бюджеты, и я думаю, что все эти фестивали: и максидромы, и нашествия, и другие пивные мегаакции будут происходить в дальнейшем. Я думаю, что участие иностранных артистов будет все более ощутимым, просто потому что своих хороших артистов слишком мало, и они очень сильно наскучили. Я так думаю, что все будет в порядке.

Евгений: Что из прочитанного в последнее время вам наиболее запомнилось и понравилось и почему?

Троицкий: Дело в том, что сейчас, в плане художественной литературы, моя голова похожа на радио советских времен, когда работают так называемые глушилки. Работали какие-то радиостанции, а у нас их глушили. И там шел в коротковолновом эфире сплошной скрежет, вой и эфирные помехи. Вот у меня сейчас что-то похожее с литературой. И дело в том, что я за последние несколько месяцев прочел вслух своей дочери все пять томов Гарри Поттера. До конца. И кроме Гарри Поттера, я уже не помню, где-то начиная с апреля или мая, я ничего не читал. И сейчас если мне сказать: «книга», единственная ассоциация, которая у меня возникает с понятием «книга» — это Гарри Поттер. Всякие Дамблдор, какие-то еще эти ребята, школа Хогвартс. Это я еще до какой-то степени помню. Остальное я просто забыл.

Евгений: Есть какое-то любимое произведение художественное?

Троицкий: Я могу сказать, вот уже в таком автопилотном режиме вспоминая прошлое, что я очень люблю писателя Пелевина, считаю его выдающимся писателем, мне очень нравятся его книги. Последняя его книжка я уже забыл, как называется…

Из зала: «Священная книга оборотня».

Троицкий: «Священная книга оборотня», вот-вот. Хотя она у меня лежит со дня ее поступления на прилавок, но я ее так и не успел прочесть. Я прошу прощения. И Виктора Пелевина, при всей его попсовости, я считаю великим русским писателем и готов поставить его в один ряд с авторами XIX века.

Из зала: Какой из последних мюзиклов вам наиболее понравился? Второй вопрос: возможно вы знаете, почему группа U2 до сих пор к нам не приехала?

Троицкий: По поводу U2 я могу сказать, что никаких субъективных причин, которые этому препятствуют, нет. Т.е. они ничего не имеют против того, чтобы приехать в Россию. Более того, в свое время они даже этого хотели. Я как-то с ними общался и на личном уровне, и довольно близко, и даже гостил у них в городе Дублине, и однажды мы с ними Новый год встретили. Это был новый то ли 90-й, то ли 91-й год, не помню. Т.е. они абсолютно открыты для этого. Проблема в том, что U2 это группа очень дорогая и очень высокотехнологичная. Я думаю, что проблема именно в этом. Т.е. их гастроли со всеми накладными расходами это, я думаю, выйдет на бюджет порядка двух, двух с половиной миллионов долларов. Соответственно этих денег у нас пока никто не нашел. Единственная компания, которая это может поднять — это «SAV Entertainment», т.е. Надя Соловьева, которая уже очень многих артистов сюда привозила, включая Пола Маккартни. Других спонсоров на Пола Маккартни, или на Pink Floyd или на Rolling Stones найти не сложно. Поскольку наши спонсоры — это наши олигархи. А наши олигархи — это мои ровесники. Т.е. с Полом Маккартни, Pink Floyd, Rolling Stones, с этими именами у них связаны глубокие личные переживания. И поэтому от своих мегамиллиардов они могут отслюнявить миллион-другой с тем, чтобы сюда приехал Пол Маккартни. С U2 ситуация несколько более сложная. Это группа следующего поколения. А олигархов в возрасте 30-35 лет, которые могли бы относится к U2 так же, как хозяева «Альфабанка» относятся к Полу Маккартни, таких олигархов у нас пока нет. Поэтому U2 к нам еще не приехали. А, про мюзикл. Ну насколько мне известно, у нас сейчас идет один мюзикл, это мюзикл «Кошки».

Из зала: А смотрели вы «Норд-Ост»?

Троицкий: Я вообще не большой ходок по мюзиклам. Я смотрел несколько мюзиклов. Я смотрел мюзикл «Чикаго», просто потому что мы состоим в каких-то отношениях с Аллой Пугачевой, и вот она меня, значит, туда на премьеру вытащила. На мой взгляд, это был профессионально поставленный мюзикл. Про Киркорова я всегда говорил, что он опереточный артист. Что ему в современной поп-музыке особо делать и нечего. Он идеален именно в оперетте, в мюзикле, окруженный девушками, в атласных костюмах и при всей этой опереточной антуражности. И в мюзикле «Чикаго», я считаю, Киркоров абсолютно в своей тарелке и исключительно хорош, просто супер. Я смотрел, но не в Москве, а в Париже мюзикл «Нотрдам де Пари». Был бы счастлив уйти после первых тридцати минут, просто потому, что я очень не люблю бездарную музыку. А музыка «Нотрдам де Пари» — это просто чистая графомания. Т.е. там вообще нет музыки. Это один пафос, одни какие-то эффекты, ну т.е. печальная, конечно, вещь. Так что на московскую постановку я не ходил и не пошел бы даже за большие деньги, я думаю, потому что все-таки здоровье дороже. Мюзикл «Кошки», я тоже был на его премьере, просто потому что мой друг — его продюсер. Я считаю, что он очень хорошо поставлен. Там хорошие декорации и костюмы, и танцы и все прочее. На премьере у меня были некоторые претензии к вокалистам. А так, это очень такой крепкий, профессионально плавно сбитый мюзикл, на который прийти, особенно всей семьей, чтобы дети на кошечек посмотрели, как в зоопарке, очень даже милое дело. «Норд-Ост» я не видел, «Метро» я не видел. Что-то там еще у нас было, я тоже не видел, но я говорю, я не поклонник мюзиклов. Вообще я думаю, что мюзикл, который у нас имел бы большой успех, и который, я надеюсь, рано или поздно поставят. …это «Mamma mia», поскольку там замечательный музыкальный материал. Т.е. это не мюзикл, написанный этими графоманами-халтурщиками, а это просто прекрасная, хитовейшая песня ABBA, вплетенная в великий драматический сюжет. И вот ABBA я бы всем рекомендовал.

Гилёва: И последний вопрос, это фирменный вопрос «Разговорчиков», я его всем всегда задаю. Скажите: жизнь это игра, или все очень серьезно?

Троицкий: Жизнь — это очень серьезная вещь, относится к ней надо играючи. В принципе, как в любой игре, чтобы в этой игре чего-то добиться, и чтобы тебя из этой игры не выбили, и чтобы самому было интересно играть, надо играть серьезно. Наверное, примерно также надо относится и к жизни. Т.е. в первую очередь, серьезно. Если относиться несерьезно, то можно ее просто-напросто профукать. Как-то так. Тебе дана жизнь. Значит тебе сильно повезло, что там из миллиардов сперматозоидов именно твой превратился в человеческое существо. То, что мы в этой жизни оказались, уже означает выигрыш в почти безвыигрышную лотерею. И не принимать этот выигрыш, и его как-то беззаботно разбрасывать, я считаю, это растрата. Но с другой стороны. Жить надо интересно. А для того, чтобы жить интересно, надо вводить в свою жизнь элемент вот этой самой игры, самому придумывать интриги. Главное, самому быть хозяином этой жизни. Потому что чем отличается игра от не игры. Вне игры с тобой происходит то, что с тобой делают другие. И если ты играешь, то ты сам себе хозяин, ты сам придумываешь правила, сам делаешь ходы. И в этом смысле в жизни надо играть, конечно.

Гилёва: Сегодня в «Разговорчиках» принимал участие музыкальный критик Артемий Троицкий, который сказал для меня сегодня самое главное: семейное счастье возможно.

Троицкий: Спасибо. Ваше здоровье.

Гилёва: Спасибо огромное, спасибо за внимание.

info@razgovorchiki.ru

«Китайский летчик
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25