Разговорчики №50. 12 мая 2008 г.

Юрий Костин.

Тема: «Есть ли в спорте цензура?»

АННА ГИЛЁВА: Сегодняшний наш герой — потрясающий человек, вице-президент вещательной корпорации «Проф-медиа» — в эту корпорацию входят радиостанции «Алла», «Авторадио», Energy, «Юмор FM» — можно сказать, пионер отечественного радиовещания, так как создавал одну из первых в России коммерческих радиостанций «Радио 101», выпускник МГИМО, еще и писатель Юрий Костин.

ЮРИЙ КОСТИН: Спасибо.

ГИЛЁВА: Достаточно большой уже получился список — я попробовала перечислить вещи, которые мне известны, которые вас характеризуют, вашу профессиональную деятельность, — а вы себя как сами воспринимаете, кто вы — журналист, менеджер, писатель?

КОСТИН: Вы знаете, вот к сорока, уже чуть с лишним, не разобрался еще, в этом-то вся и проблема. Другое дело, есть много примеров хороших, когда после сорока как раз жизнь заново начинается.

ГИЛЁВА: А вот вы именно так ощущаете, да?

КОСТИН: Наверно, да. Потому что, когда я поступал в институт, я хотел писать. Я, в общем-то, хотел стать писателем с самого раннего детства, потому что мне хотелось быть таким же, как Дюма.

ГИЛЁВА: Именно Дюма? Почему?

КОСТИН: Да, Дюма, потому что я посмотрел некий фильм, тогда показывали фильм венгерского производства, «Секрет великого рассказчика», он такой схематичный, и мне очень понравился образ жизни Дюма. Там не показано, как он пишет, он ничего не делает, ведет такой богемный образ жизни, и при этом из-под пера каким-то чудесным образом появляются замечательные произведения. Мне было двенадцать или тринадцать лет, я прочитал «Трех мушкетеров», потом все остальное, и мне это очень понравилось. Так что всегда хотелось писать. Другое дело, что только сейчас приходится этому учиться.

ГИЛЁВА: А вы учитесь как? В процессе или..? Я хотела спросить, не посещаете ли вы какие-то семинары, курсы, не берете ли уроки мастерства?

КОСТИН: Мне руководство не позволит. Руководство ревниво относится к моему хобби. Ну вы знаете, что у нас немало таких масштабных проектов ближайших — на которые всех вас приглашаю, кстати говоря, — состоится 31 мая по случаю пятнадцатилетия локомотива нашего холдинга, «Авторадио», на Васильевском спуске мы будем делать фестиваль, фестиваль так и называется «Авторадио — 15». И для меня лично это, конечно, большое достижение, поскольку в общественном сознании такие радиостанции, как «Авторадио», «Европа Плюс», «Русское радио», лидеры нашего коммерческого информвещания — это, в общем-то, попсовые станции. Но обратите внимание, что происходит сейчас в музыкальном эфире, музыкальном вещании, хотя бы по тому, какой состав участников этого фестиваля — там выступят группа «Аквариум», «Ю-Питер», Бутусов. Там будет работать «Браво» в двух составах — в составе нынешнего и с Сюткиным, там будет выступать группа «Чайф». Ну, я, наверно, достаточно назвал коллективов — все они живые, и самое главное то, что мы решили объединить группу Gorky Park, для чего завтра прилетает из Лос-Анджелеса даже Александр Львов, барабанщик этой команды, который здесь не был в качестве музыканта уже очень давно, то есть мы такое честное объединение всех участников этого коллектива делаем: Носков, Маршалл, Львов и Белов.

ГИЛЁВА: А почему так происходит, извините, что я вас перебиваю, что плей-лист этого фестиваля состоит из групп и музыкантов, которые были бы свойственны скорее какому-нибудь «Нашествию»? У нас что, кончились поп-звезды?

КОСТИН: Субъективно у меня такое ощущение, что надоели поп-звезды. Можно спорить с этим утверждением. На самом деле, действительно шестьдесят процентов эфира того же «Авторадио» состоит — если говорить о российской музыке — из поп-музыки. Но остальные сорок процентов — это уже классика, причем либо кантри, либо рока, либо рок-н-ролла. К кантри я всегда причисляю группу «Машина времени», поскольку эта музыка — не совсем рок-музыка. Как-то случился такой эпизод: в прошлом году на «Дискотеке 80-х» — продюсером фестиваля с этим названием мне посчастливилось быть тоже — мы увидели выступление Бутусова с группой «Ю-Питер». Зал пел хором. А на выступлении Аллы Борисовны Пугачевой, которую мы считали хед-лайнером фестиваля, люди стали уходить. Это было очень странно, для нас это был шок. Может быть, это было связано с тем, что фестиваль продолжался больше четырех с половиной часов и народ просто физически устал слушать музыку, тем более в танцевальном партере двигаться, но тем не менее Бутусова пели хором. А когда он памяти Цоя изобразил композицию под названием «Звезда по имени Солнце», то это был просто фурор. Мы призадумались. Через некоторое время случился обычный новогодний корпоратив, вернее, клиентская вечеринка, мы имеем такую практику — каждый год приглашать наших рекламодателей и партнеров на новогоднюю вечеринку. И почему-то позвали туда вместо Жанны Фриске и иже с ней, как обычно это делают, того же Бутусова, «Чайф», «Моральный кодекс» и, уже не помню, еще кого-то из молодых. У нас это все происходило в форум-холле. Так вот обычно люди сидят и фоном воспринимают то, что происходит на сцене. В данном случае тысяча рекламодателей, людей, которые пришли покушать и выпить, до Нового года остается пять дней, просто все это время, которое шел концерт, провели у сцены. И это тоже многое означает. Мне кажется, что наступает какая-то эра более честного радио и правильной музыки, она возвращается. Мне это особенно приятно, потому что этот тяжело процесс будет идти в силу того, что телевидение не дает возможности продвигать новую музыку и, более того, если телевидение получает такую возможность, рейтинги этих концертов звезд рок-н-ролльных очень низкие. Последний пример — я говорю не понаслышке, а из личного опыта — мы в прошлом году делали концерт под названием «Авторадио дарит «Машину», помните, я вам рассказывал? Ну, наверное, кто-то тоже помнит, в Москве было такое шоу — бесплатный концерт группы «Машина времени» на Тушинском аэродроме, потом мы уехали вместе с ними в Питер и на Дворцовой площади устроили тоже такое же шоу. По данным милиции, посетило два концерта 150 тысяч человек, это был совершенно бесплатный концерт — ну, конечно, не для нас, а для людей. Нам он обошелся во много денег, но для имиджа, для продвижения «Авторадио» это было очень важно. Фактически вложение в наше продвижение — ну это правда. Благородство тут тоже присутствовало в некоторой степени, можно было сделать билеты по триста рублей, все равно люди бы пришли, но мы… все-таки это был pr-проект. Так вот, 2 мая Первый канал показывал концерт из Тушина, прекрасная съемка, компания «Тринити-фильмс» снимала, малоизвестная, но поэтому и классно сняли, они очень старались. Доля рейтинга была десять процентов. Вы понимаете…

ГИЛЁВА: Ничего себе…

КОСТИН: Да. Но вместе с тем мы не обогнали сериал, который шел по другому каналу, то есть даже «Машина времени», при всем при том, что она идет в ту самую целевую аудиторию, с которой работает «Авторадио», не собрала того рейтинга, который собирает сериал. Так что будет тяжело. Без телевидения будет тяжело. Но музыка возрождается нормальная. Мне приятно как одному из тех людей, которые основали «Радио 101» — самое рок-н-ролльное, самое непрофессиональное, но при этом самый живой проект, который был…

ГИЛЁВА: А вот все-таки в России была эпоха радио, да? В какой период была и чем… Потому что вот в «Разговорчики» однажды приходил глава радиостанции «Серебряный дождь» Дмитрий Савицкий, вот он как раз говорил о том, что эпоха радио закончилась. Вот когда-то радиоведущий и радиодиджей действительно влияли на людей и действительно были имена, которые знали все, а теперь как-то вот этого нет.

КОСТИН: Во многом он прав, тут статистика даже играет роль, не только какие-то обществоведческие моменты. Дело в том, что сейчас свыше пятидесяти станций в Москве, только в Москве — это больше, чем в Нью-Йорке. Для сравнения, рынок Нью-Йорка — в сто раз богаче московского, это даже богаче нынешнего московского, не того, который был в девяностых годах. И поэтому на всех просто очень большое предложение. Люди забывают, не помнят даже половины названий этих станций, да трети этих станций не помнят названий и слушают свои определенные какие-то шесть кнопок. Это во-первых. Во-вторых, действительно, в свое время не существовало такого понятия, как «плей-листы», и поэтому человек, настраиваясь на ту же радиостанцию «Серебряный дождь» в те времена или «Радио 101», в 93-м году, он слышал Ирину Тверскую, она же Ирина Богушевская ныне, или Павла Мордюкова, он же Павел Задорожный, музыкант «Несчастного случая». Он понимал, что сегодня будет именно эта музыка, он настраивался на конкретного ведущего. И эти люди действительно были личностями — посмотрите, кем они сейчас стали. Я назвал только две фамилии, а они до сих пор… И более того, они даже выросли во многом профессионально, та же Ирина Богушевская, она прекрасный музыкант и сочиняет свои собственные песни, выступает, как видите, недостатка у нее в концертах нет.

ГИЛЁВА: А почему сейчас такое происходит? Люди измельчали? Или просто не идут работать на радио? Почему? Не рассматривают это как площадку перспективную?

КОСТИН: Не думаю. Во-первых, взрослые люди не идут работать на радио в силу того, что это не очень выгодно с финансовой, наверно, точки зрения, это раз. Для многих людей талантливых находится другое применение. Во-вторых, радио — это больше коммерческая сейчас индустрия. Если бы она не была коммерческой… Ну мы видим сейчас некоммерческие станции, они в третьей десятке находятся и далее, их содержат либо спонсоры, либо они постепенно умирают. Коммерческая индустрия требует фонового создания фонового вещания. Вдумчивое вещание — это не массовое вещание, хотим мы этого или нет. Единственная станция, которая может себе позволить какие-то комментарии в эфире и информационные программы, — это «Эхо Москвы». Все остальные станции, которые работают в информационном режиме, они дотированные — «Сити-FM», «Бизнес-FM». И наше печально известное «Радиоленд», которое мы вынуждены были закрыть из-за того, что оно просто было чрезвычайно нерентабельное. Станции информационные, станции, на которых работают личности, требуют больших затрат, в том числе и на гонорары этих людей.

ГИЛЁВА: А вот есть ли какой-то формат радиостанций, который, если бы у вас не было никаких преград финансовых, форматных, еще каких-то, вы бы сделали, невзирая на то, окупилась бы она или не окупилась?

КОСТИН: Вы знаете, я до сих пор почему-то иногда мечтаю о возвращении первого проекта, несмотря на то, что он был не очень успешен коммерчески, особенно в последний год его существования. «Радио 101» — это та станция, та работа, по которой я скучаю, в силу того, что там работала команда с большой буквы, каждый человек был личностью. Меня никто там не воспринимал как руководителя — не потому, что не уважали, не любили. Все знали, что да, это вот такой вот командир, но с которым можно спорить, который дает возможность всем работать так, как он хочет. Естественно, все стили звучать у нас не могли, естественно, группа «Стрелки» не могла появиться на «Радио 101» до того момента, как мы стали постепенно умирать, когда переформатировали после кризиса эту станцию. Это была наша собственная ошибка. Вернувшись в рок-формат, в нишевый, андерграундный формат, на котором потом очень сильно поднялась радиостанция «Наше радио», мы умерли, просто не успели возродиться, мы предали своих слушателей и из-за этого мы не смогли их вернуть. Ну, это факт, и я говорю это честно, я никогда этого, кстати, не говорил. Первый раз такое приходит в голову, что так. Я бы хотел возродить этот проект с теми же людьми. Должен сказать, что мы встречаемся ежегодно, потому что «101» — это эпоха, и сто пятьдесят человек — вы можете себе представить? — я собрал в прошлом году на пятнадцатилетие «Радио 101». Это очень много. Приехали даже те люди, которые…

ГИЛЁВА: А команда была меньше?

КОСТИН: Это я собирал почти всех людей, которые когда-либо работали, с конца 1991-го, когда мы начали создавать проект, до 9 мая 2000 года, когда прозвучал последний эфир, мы там песни Победы играли.

ГИЛЁВА: Вот вы говорите, что, возможно, вы предали своих слушателей. А вообще был ли другой путь? В том плане, что радиостанция должна на что-то существовать, приносить деньги рекламодателей. Радиостанция должна зарабатывать деньги. Не могут же люди долгое время работать на энтузиазме и заведомо отказываясь от какого-то…

КОСТИН: Там было несколько этапов развития, и последний этап немножко истеричный был, поскольку нас начали торговать, покупать, и появилась масса информации в прессе о том, что «Радио 101» продается, агентства, рекламодатели отвернулись от нас, поскольку не хотели инвестировать большие деньги, это первое. Второе — был большой соблазн избавиться от этой ноши. И третий момент — то, что у нас появились долги после 1998 года, мы не смогли от кризиса оправиться. Реально не смогли. И хотя остались на плаву и продали станцию более-менее, по крайней мере, ушли из бизнеса, но не смогли выйти из этого кризиса. Было несколько этапов. Первый этап — это первые полгода 1992-го, когда мы носили людям в студию бутерброды, чтобы они хоть как-то работали, потому что зарплату нечем было платить. Потом появились первые доходы, инвестиционный фонд и так далее. Но кроме пирамид, мы пирамиды не рекламировали. У нас был такой принцип. Ну, мы были тогда все полны принципов. И у нас появилась куча денег, которые мы тратили непонятно на что. Ну, на аппаратуру, естественно, радостные были, студию первую купили, и тогда все было замечательно, народ у нас вплоть до 1998 года не жаловался. Зарплаты росли, все было прекрасно. Можно было бы сохранить станцию, если бы мы остались в этой самой нише, в которой существовали. Пример яркий — это «Серебряный дождь». Имея в общем-то спорное достаточно эфирное наполнение… У них есть классное утреннее шоу в лице Владимира Соловьева, уберите эту программу — и что там будет? Или уберите, допустим, pr-службу «Серебряного дождя», которая из ничего очень хорошие создает информационные поводы для журналистов — все, станции нет. То есть мы могли бы вокруг нашей истории, легенды, которую мы когда-то создали, сделать неплохой бизнес, но мы просто не умели это делать. Сейчас бы, наверно, получилось. И мне кажется, сейчас на рынке не хватает станций. Правильный вопрос очень задаете — где работали бы авторитеты, личности, которых интересно слушать, которые при этом умеют говорить, имеют хорошую дикцию, что не всегда является фактом для информационных станций. Люди на многих этих станциях просто не умеют элементарно говорить, обращаться с микрофоном.

ГИЛЁВА: Я просто знаете к чему веду. Возможно ли, чтобы и наполнение было очень качественным со всех точек зрения, и с музыкальной, и с интеллектуальной, и в то же время чтобы эта станция вполне себе зарабатывала деньги? Чтобы это не считалось убыточным проектом для какой-то элитарной группы, а для всех?

КОСТИН: Для всех невозможно сделать сейчас станцию. Сейчас станции нишевые. Тут у меня водитель, который всю жизнь с нами, со «101» еще, он джаз слушает, его заставить «Авторадио» слушать — так это просто невозможно, он ругается: «Убери эту гадость», его это не интересует. А другие слушают, например, только «Авторадио». А водители в целевой группе — будем профессиональным языком говорить — от 22 до 29, у нас сейчас молодые водители тоже в компании, кроме Energy и «Авторадио», ничего не могут слушать, радио «Юмор FM» они не воспринимают, «Радио Алла», они считают, просто отстой полный, непонятно для кого сделанный. А бухгалтерия наша, например, кроме «Радио Алла» вообще ничего не слушает. Так что мы создали холдинг для своих сотрудников.

ГИЛЁВА: Это очень показательно.

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Я заканчивал в свое время радиостудию на журфаке, и еще года два назад мы очень смеялись над радио «Релакс-FM», называли его «Регулакс» и все вместе говорили о том, что плачевная будет у него судьба, а теперь, когда я сел сам за руль, я слушаю только это радио. Вы как радийщик феномен этой радиостанции для себя определяли? Потому что, по-моему, у нее не самый плохой рейтинг и вообще это действительно очень хороший продукт на фоне всего остального.

КОСТИН: В свое время, не знаю, помните вы или нет, была такая станция, называлась радио «Престиж». У нее был отличный рейтинг в силу того, что на рынке было пять станций — «Европа», «Максимум», «Ностальжи», «Радио 101». Но ни копейки денег они не зарабатывали. Бизнесмены, потенциальные рекламодатели, которые вместе с ними проводили время, хлопали по плечу Стаса Панича, который основал эту станцию: «Слушай, чувак, это суперпроект». — «Дайте денег!» — «Не, ну зачем, там рейтинг у тебя, конечно, хороший, но кто это слушает, мы будем лучше на «Европе» или «101» рекламироваться». Или потом уже на «Русском радио». Ну, потом оно переименовывалось там... Я думаю, что всегда на рынке существует ниша для станций, которые идут против течения. «Релакс» идет против течения. Реально. И в музыкальном наполнении, и… Равно как и «Джаз», равно как и «Классика». И в музыкальном наполнении, и в оформлении эфира, за что они пару лет назад получили радиопремию. Я считаю, что справедливо, мои коллеги считают, что нет. Но это справедливо в силу того, что спокойное оформление хорошее, соответствующее эфиру и сделанное ими самими. Поэтому с точки зрения бизнеса мне трудно судить, они не имеют даже, по-моему, процента пирога рекламного, но у них очень серьезные спонсоры. И их акционеры не требуют, как от нас, отчетов о доходах. Наши станции не будут содержать акционеры. Мы содержим наши станции, даже те, которые только-только выходят на окупаемость. «Алла», появившаяся в прошлом году, еще не вышла на самоокупаемость, она существует за счет «Авторадио». Равно как и на «Русском радио», в «РНГ», все их станции существуют за счет «Русского радио». Но я думаю, что замечательно… Честь и хвала просто тем людям, которые поддерживают такие станции, которые дерьма не создают. Это хорошо. Потому что в некоторой степени это и всем помогает, помогает и стратификации рынка, и созданию ниши профессионального рынка. Плюс они еще и аудируемые, и очень хорошо у них с финансовой отчетностью. Тоже хорошо для рынка в целом. Для появления наконец-то настоящего телевизионного и радиовещательного рынка в России. Я считаю, что с точки зрения бизнеса это слабый проект, с точки зрения перспективы этого проекта как бизнес-проекта он нормальный. Потому что он оптимальный, там затрат нет таких, какие есть, например, там…

ДМИТРИЙ МИРОНЕНКО: А ваш холдинг не думал сделать такую станцию вроде «Престижа»?

КОСТИН: Смысла нет. Зачем? Нам зачем это делать? У нас другая стратегия, ведь мы работаем в рамках «Проф-медиа». «Проф-медиа» создает такой entertainment-холдинг, в котором есть популярные только радиостанции, работающие не на интеллектуальный уровень, понимаете, а на возрастные категории — это станции, которые должны быть интересны рекламодателям. В общем-то, entertainment-бизнес — это бизнес для того, чтобы деньги зарабатывать. Посмотрите, в «Проф-медиа» входит MTV, 2x2, «Синема Парк», сеть мультиплексов, и компания «Централ Патрнершип», которая снимает кино, сериалы и прокатывает их. Так что это совсем другая стратегия, это не от нас зависит. Иногда хочется послушать хорошую, любимую музыку, но для этого приходится записывать диск. Это просто моя работа. Недаром я говорил, что есть у меня мечта. Мечта — это одно, а обязательство перед работодателем — это другое. Если тебе платят деньги — ну будь добр, оставь свои мечты для себя. Ну будет у меня достаточно средств — может, я сделаю какое-то радио, которое будет похоже на «101». Наверное, оно будет профессиональное, потому что опыт-то огромный уже.

ГИЛЁВА: То есть сейчас вам приходится идти на компромиссы с какими-то личными своими пристрастиями?

КОСТИН: Безусловно. Я слушаю эфир только исключительно из профессиональной необходимости. Другое дело, что мне иногда нравится Energy, потому что это мой проект, я в него очень много вложил, поскольку вел переговоры с Energy Group во Франции, и там тендер был, несколько наших холдингов отечественных… И мы победили. Это была победа моя, во многом личная, мне было это очень приятно. Иногда слушаю «Авторадио», особенно удачные какие-то эфиры, поскольку, как я уже сказал, сорок процентов станции состоит из той музыки, которую я просто люблю, и это здорово. Иногда бывает удачно, иногда не очень, но в целом рейтинги показывают в Москве за полгода прошедшие 2007 года — и «Комкон», и Gallup, два главных измерителя — первое место. Это очень серьезный результат.

ГИЛЁВА: А в принципе способность идти на компромисс — это такое приобретаемое с возрастом качество человека?

КОСТИН: Не уверен. Есть очень много людей, относящихся к серьезным таким возрастным категориям, которые не умеют идти на компромисс. Я думаю, что это от воспитания зависит, от характера.

ГИЛЁВА: Я просто к тому, что вы говорили, что на «Радио 101» вы все были на принципах. А вот сейчас насколько…

КОСТИН: Но мы все равно шли на компромисс в отношении друг друга. Сотрудники шли на компромисс в отношении меня, потому что понимали, что хорошо и где-то заплатят больше денег, диджеи так считали, их было всего восемь, они ходили между станциями.

ГИЛЁВА: То есть восемь вообще всего?

КОСТИН: Ну был такой период, когда восемь-девять человек, которые умели работать. Поработали три месяца, и это было круто. Но люди-то были совсем другие. Они приходили с образованием университетским в эфир. Половина команды «101» была из МГУ. Так что мы шли на компромиссы, просто другого порядка, но мы не могли себе позволить… Это была такая защитная реакция, наверное. Мы свободную станцию сделали в свободной стране. До этого я работал в Гостелерадио, я носил в дирекцию программ свои материалы, которые мне редактировал полковник в отставке. Понимаете, какой был кайф был после этого свою собственную станцию сделать и послать корреспондента в Карабах или в Чечню, который оттуда нам правду сообщал. Леня Жуков покойный был у нас такой, корреспондент, друг…

ГИЛЁВА: Гостелерадио вернулось?

КОСТИН: Конечно, во многом.

ГИЛЁВА: И как вот в этом во всем вы себя чувствуете?

КОСТИН: Да прекрасно. Мы чувствуем себя сильнее.

ГИЛЁВА: В смысле?

КОСТИН: Сильнее, чем нынешнее Гостелерадио.

ГИЛЁВА: Подождите, я не понимаю. Я к тому, что Гостелерадио вернулось в том плане, что… ну… как бы… и вы сейчас, наверно, с этим во многом сталкиваетесь... ну, может быть, не тексты утверждают, но утверждается сам факт появления текстов на определенную тему.

КОСТИН: Ну, это относится к информационному вещанию. Безусловно, поскольку телевизионные новости централизованы.

МИРОНЕНКО: Как это может относиться только к информационному, когда есть же еще музыканты и очень много людей, такое ощущение, случайно попадающих на радио?.. То есть на том же «Радио Алла» звучат иногда такие люди, которые, в общем, сложно себе представить, что они есть.

КОСТИН: Ну, вопрос состоит из двух частей.

ГИЛЁВА: Да, я-то имела в виду политический скорей аспект, а тут скорее эстетический.

КОСТИН: Если мои комментарии в отношении политических аспектов, то в голове все очень путано. Потому что если почитать первую книгу, с которой я нашел в себе смелость выступить, смелость, потому что назвал ее книгой, повестью от имени поколения, «Две жизни моего поколения» назвал… Наверно, это было немножко преждевременно, может быть, надо было подождать еще некоторое время… Там очень много утверждений. Если вы начинаете ее читать, то это один человек, а когда последняя глава — там глава есть «Президент Владимир Путин» — это другой человек совсем. Поэтому позиции мои меняются. Я примерно представляю себе, как происходит процесс утверждения новостей в программе «Время», меня это очень сильно беспокоит. Потому что схема программы «Время», новости про первое лицо, информация о том, как в общем-то плохо… Вы заметили, как много ураганов стало в последнее время в Соединенных Штатах? Просто катастрофически. Как будто никогда не было. Все даже стали говорить об изменении климата. Я там часто бываю, что-то как-то они не очень об этом говорят. А потом обязательно сюжет из зоопарка о том, как кенгуру в Австралии подружился с пандой. Или наоборот. Я помню новости программы «Время» 1979 года, 1982-го — все одно и то же. Первое лицо, плохо в США и кенгуру. Тогда тоже их было очень много, и разных других животных. Еще можно второе лицо показать, но оно должно быть какое-то не очень симпатичное. Это такой стандарт. Мне очень печально, что там работают люди, которые в том числе на «101» функционировали раньше, но это их карьера, их выбор, я не берусь судить, нельзя это делать, потому что, может быть, окажись я там, я себя вел так же бы. Потому что представьте себе, например, очарование власти. Существует такая магия — ты оказался рядом с президентом, нужно быть чрезвычайно сильной, мощной фигурой, чтобы после общения с таким харизматичным человеком, как Владимир Владимирович Путин, выйти из кабинета и сказать: «Нет, а я все равно буду демократом и говорить о том, что у нас выборы…» А что касается вопроса о «Радио Алла» и песен, которые туда попадают, вы знаете, я комплимент хотел сказать Пугачевой, до знакомства с ней я относился к ней спокойно, мягко говоря. Но мы пообщались, поговорил я и увидел очень мудрого человека. Недаром же по опросам ВЦИОМа население наше ей второе место дает по авторитету в обществе после президента, после премьера, простите, не привык еще. Она очень большое участие принимает в формировании эфира. Я думал, что для нее это будет некий pr-ход очередной или очередные чипсы «Алла» — нет, оказалось, что она принимает участие, и отрадно, что многие рок-н-рольные в том числе вещи, многие произведения, которые вообще на радио не звучат, они появились, потому что она так хочет. Мы так договаривались: то есть если она художественный руководитель, она имеет право. Другое дело, что если это принципиально нарушает какие-то данные опросов, так называемых колл-аутов, когда опрашивается аудитория потенциальная станции, и мы ей просто оказываем и говорим: «Это ноль рейтинга, нельзя, люди будут переключаться».

ГИЛЁВА: То есть вы думаете, она такой человек, который так подходит к работе вообще?

КОСТИН: Она хочет, чтобы это была станция… Она называется «Радио Алла», это ее станция. Она везде хочет отвечать за то, что она делает. Ну, за редким исключением. Вот эти всевозможные продукты, которые носят ее имя, мне кажется, там она не совсем специалист, в тех же чипсах. А в музыке она специалист, ей интересно, она приезжает на радио, ее ждут, она участвует в совещаниях, она привозит музыку, она помогает людям. Она, на самом деле, из тех людей, к которым можно прийти, если добиться аудиенции или где-то просто ее встретить, который может, если заставит себя, найдет время прослушать музыку, совершенно неизвестного исполнителя привести за руку на сцену. Она имеет такую возможность, она это делает иногда. У нас очень мало таких людей.

ГИЛЁВА: Которые остаются открытыми.

КОСТИН: Да, конечно. Ну, на сцену пробиться трудно, но опять же не надо судить с одной точки зрения, что на телевидидение не пускают и всё. Действительно, Константину Эрнсту долго пришлось принимать решение о том, когда, в какое время ставить в эфир концерт «Авторадио дарит «Машину». Мы не понимали, почему. У нас же замечательно снятый концерт. Там и новые хиты, и старые, и все здорово спето. И звук записан неплохо для телевидения. Но вот он не хотел. И грешным делом я подумал: «Ну все понятно, все-таки существует на телевидении цензура и в музыкальном плане». Поскольку да и песни тоже там спорные — с последнего альбома, записанного на «Эбби роуд», если вы помните, имеют некий политический окрас и понятно на кого намекают. И я подумал: «Ну вот оно, началось». Но потом когда я увидел эту долю, я подумал, что, видимо, они из чего-то исходили. Не нужен этот концерт аудитории Первого канала. Значит, на телевидении тоже нужны ниши, нужны нишевые каналы. Больше, больше, больше. Больше спутниковых каких-то каналов. В принципе, на Западе тоже на центральных каналах редко когда появляются музыкальные шоу интересные.

АНДРЕЙ МЕРКУШЕВ: Вот я сегодня весь день далеко за пределами Москвы по Интернету слушал «Радио Алла». Большим офисом сидели, слушали. Девочки, сидящие в офисе, удивлялись, откуда я вообще узнал, что такая станция есть, но включил ее. Удивительные вещи были. Голос Пугачевой вкрадывался по-хорошему в душу и ее какие-то сэмплы, не знаю, как правильно назвать. Вопрос: цель создания «Радио Алла» и на чем оно зарабатывает?

КОСТИН: Вопрос интересный, ответы простые. Есть карта московкого FM-эфира, и если на нее посмотреть, то видно, что основная часть радиостанций у нас работает на мужскую аудиторию. Дефицит станций, вещающих из расчета на то, что их будут слушать женщины в возрасте 35 плюс… Эта ниша состоит из одной станции — «Love-радио», больше ничего там нет. И вот мы эту нишу и дополнили. С учетом даже того, что «Love-радио», если вы заметили, начала переформатироваться в более мужской формат, и это было видно по результатам исследований. То есть сразу стало понятно, что соотношения нет. И все станции в линейке «ВКПМ», то есть нашего холдинга, они мужские, даже Energy, несмотря на то, что Energy во Франции — это больше женская станция. То есть все станции — и «Юмор FM», и «Авторадио»… «Авторадио» — вообще сугубо мужская, 75 процентов аудитории мужчины. То есть исключительно для того, чтобы холдинг охватывал весь спектр возрастной и гендерный. Из-за этого, собственно, агентству выгодно заключать контракты не с одним «Авторадио», а со всем холдингом. А на чем зарабатывать? На рекламе. Станция выходит на самоокупаемость. Я почти убежден, что к началу следующего года она будет самоокупаемая, а к концу 2009 — прибыльная. Это очень хороший результат. Некоторые станции пять лет идут к этому, а мы в сентябре прошлого года стартовали. Я ответил на ваш вопрос?

МЕРКУШЕВ: В регионы собираетесь идти?

КОСТИН: Да, на пятнадцать городов скоро будут вещать «Радио Алла». Плюс еще несколько, которые до того выиграли на конкурсах, некоторые которые покупаются в собственность. Будет. В регионах очень востребовано. На самом деле, в регионах разные станции по-разному. Вот «Юмор FM» — можно по-разному относиться — в Москве она очень быстро завоевала рейтинг, в десятку вошла из пятидесяти станций с нуля фактически. А в Питере она очень медленно растет. Другая публика, другая аудитория. Там скорее Energy пошла бы, более европейская станция.

ГИЛЁВА: А вы в силу своей профессиональной деятельности, я знаю, принимаете участие в различных конференциях, посвященных радиовещанию за рубежом. В этом плане какие тенденции есть в мире и насколько это применимо к России?

КОСТИН: Законы радиовещания одинаковые. Мы ближе к Европе, конечно, несмотря на то, что американцы придумали коммерческое радио и научили весь остальной мир тому, как правильно строить это все. Оттуда все пошло, просто Европа адаптировала… Даже программы, которые создают плей-листы европейские, они другие. Там другой принцип. Американское вещание строится на топ-40, европейское более разнообразное. Поэтому весь опыт, который был до того накоплен, мы очень быстро применили в России. Иногда применяли его без адаптации к местным условиям, иногда, чаще всего, адаптируя. Но дальше случилось что-то странное. В этом году, впервые выступая перед радийщиками, моими коллегами, в Лас-Вегасе на ANB-шоу так называемом — крупнейшая наша конференция в мире профессиональная, в которой в этом году приняло участие 95 тысяч делегатов, можете себе представить, что это такое, самое авторитетное в мире шоу, — выступая и рассказывая о проектах «Авторадио», я поймал себя на мысли, что меня слушают с интересом. Очень сложно иностранцу в этом мире радио. Потому что и китайцы, и русские, и индийцы, которые сейчас очень креативны в мире радио, они для тех людей, которые являются представителями стран, где радио существует уже многие-многие годы, являются дикарями априори. То есть их нужно учить всему. Так вот, я поймал себя на мысли, что они не верили, что это вообще в России могло происходить. Мы там видео демонстрировали и много других вещей рассказывали про наши креативные проекты, и в итоге многие выступающие сошлись на том, что на данный момент российский рынок радио самый креативный, самый развивающийся бурно не только с точки зрения доходов, несмотря на то, что мы капля в море пока еще, объем рынка в России еле-еле доходит до 600 миллионов долларов в год радиорекламы, тогда как в Соединенных Штатах это 21 миллиард. Но по креативности, по творческой этой составляющей, по тому, как горят глаза у радийщиков до сих пор в России, мы, конечно, опережаем их. И будем и дальше опережать. У них это все, конечно, больше бизнес. И большая часть, конечно, конференции посвящена именно зарабатыванию денег, а не креативу, хотя на 50 процентов новые технологии, не медиа, потому что все предсказывают, что через пятьдесят лет максимум FM умрет.

ГИЛЁВА: Все будет в Интернете?

КОСТИН: Скорее всего, другие технологии появятся. Цифровые, интернет, вай-макс, не знаю еще. Видимо, будет революция очередная.

ИЗ ЗАЛА: Скажите, пожалуйста, а вот ваш водитель какое радио слушал в 90-е годы?

КОСТИН: Ну в 90-е он слушал приемник в такси у него — он водителем такси был, — «Былина», что там слушать-то можно было. «Европа» и больше ничего на УКВ.

ИЗ ЗАЛА: А «Ностальжи»?

КОСТИН: «Ностальжи» появилось, да, уже тогда, до нас, просто на FM оно вышло в феврале 1992 года. А потом он слушал в 90-е только «Радио 101» в силу того, что это была его любимая музыка. Ну он такой принципиальный. Он нелюбимую музыку не слушает.

САДРЕЕВ: А правда ли, что места в рейтингах и в «Гэллопе», и в «Комконе» покупаются?

КОСТИН: Рейтинги покупаются с той точки зрения, что мы подписываемся все на эти рейтинги и все платят одинаковые деньги.

САДРЕЕВ: Места?

КОСТИН: Места? Я думаю, что, возможно, в прошлом, в 90-е, это было реально, потому что все хотели заработать денег, а никто не хотел покупать рейтинги, каждый себе рисовал свои собственные. Сейчас при обнаружении подобного факта, я думаю, что авторитет большого бизнеса под названием, например, TNS Gallup может просто рухнуть в одночасье. А это большой бизнес. Акционеры — Тагиев и еще один человек — продали свои акции, по-моему, чуть ли не за 7 миллионов долларов недавно, это очень большой бизнес. Кажется так, что все платят по 80, 100 тысяч долларов в год, и вроде как откуда это все. Но действительно это большие деньги. Большие деньги сейчас на вранье в этих относительно небольших бизнесах, если сравнивать с нефтяными, не сделаешь. Это очень опасно. Я думаю, что эти люди достаточно мудрые. Другое дело, что, смотрите, разница… Откуда такое мнение? Есть разница в данных «Гэллопа» и «Комкона». Но она обусловлена, если вы знаете тему, методикой. Есть day-after recall, то есть что вы слушали на прошлой неделе, вчера и так далее — опрос телефонный, — а есть дневники. Вот у «Гэллопа» были дневники до недавнего времени. По-моему, они сейчас собираются опять к этому возвращаться. Дневниковые — это значит некоторые люди… Вот представьте себе себя — вы берете дневник, слушаете радио и заполняете его, какое радио вам больше всего нравится, в какое время вы чаще всего слушаете, какое утреннее шоу вам нравится и так далее… Или, например, вам просто звонят и вы не отказываетесь дать интервью исследователю. Это разные психологические типы даже людей. Поэтому сейчас в том числе и в европейских странах очень много разговоров о пипл-метрах так называемых — это пассивное прослушивание, то есть человеку выдается некое устройство в виде часов наручных, он заходит в супермаркет, например, а там играет «Авторадио», это фиксируется и потом якобы объективный рейтинг. Но дело в том, что человек-то сам не слушает это радио. Он вынужден его слушать, потому что пришел в «Пятерочку», например, или в «Азбуку вкуса», или в «Перекресток», а там играет. Так что сейчас очень много споров по поводу корректности измерений, и пока ничего лучше, чем телефонные опросы, никто не придумал. Отсюда разница. Причем она бывает существенная — на два ранга. По количеству аудитории — не очень, там в пределах статистической ошибки. А по рангам серьезная бывает. Отсюда возникают вопросы. Может быть, там кто-то «Гэллапу» больше платит? Нет, я вам говорю, я знаю эту кухню хорошо, это опасно. Если бы можно было бы, я думаю, может, они бы продавали рейтинги, но это просто нельзя, это противоречит перспективам хорошим бизнеса. Может это погубить… Равно как может погубить ведущие станции … Факты, если будут деньги брать за прокручивание музыки в эфире. Такие факты есть, бывают. Это может погубить просто станцию.

МИРОНЕНКО: То есть такое не практикуется сейчас в бизнесе?

КОСТИН: Это сложно. Дело в том, что есть плей-лист на большинстве станций, существует программа компьютерная, в которую впихнуть самостийно, самолично музыку без визирования у нескольких инстанций — у нас, например, художественный совет, музыкальный редактор, директор программ — очень трудно. Это можно в программе по заявкам сделать, не более того. Я не берусь судить о человеческих качествах и о честности всех сотрудников, которые работают в компании, у нас пятьсот с лишним человек только в Москве, не считая наши региональные представительства, триста городов, в которых мы вещаем, сто пятьдесят передатчиков в стране и в мире, за рубежом… Не знаю. Но поставить в ротацию за деньги нельзя, невозможно. В 90-х была опасность. Если, допустим, некий шансонье приходил на станцию и вы брали у него деньги, потому что вы попадали, допустим, в такую комическую ситуацию, когда не можете просто обойтись без оплаты эфира… Все, на этом заканчивалась ваша свобода. То есть вы теряли самое главное, что у вас есть. Потому что завтра приходил другой шансонье с братвой и говорил: «Слушай, а вот этот у тебя был». Ты говоришь: «Нет, не подходит» — «Нехорошо так, нечестно, этот был, я тоже буду». И все, и на этом станция заканчивается. Были случаи, когда заметно было, что… Не будем называть, но на некоторых станциях превалировали странные очень песни и удивительные исполнители. И то же самое было на телевизионных каналах. Вспомните так немножко, появлялись удивительные люди, странные девушки, которые даже в студийном варианте не умели петь. Это проплаченный эфир.

МИРОНЕНКО: Так их не стало меньше.

КОСТИН: Они стали лучше петь.

САДРЕЕВ: Техника лучше стала.

КОСТИН: Техника лучше стала, согласен.

МИРОНЕНКО: Просто вы описывали процедуру «впихнуть песню в плей-лист», но мне кажется, вы имели в виду случайное попадание в эфир. А я имел в виду четко спланированную pr-кампанию.

КОСТИН: Нет, на радио это не практикуется, на ведущих станциях. Я не знаю, что делается там внизу, на тех, станциях, которые слушает категорически мало людей. В этом тоже есть определенная практическая суть. Если бы изначально радио брало деньги и имело бы в эфире своем некие блоки, как это на телевизионных некоторых каналах до недавнего времени было, в которых можно было бы транслировать проплаченные музыкальные клипы, тогда да. Тогда у нас, извините, все заполнено до конца года и мы больше не можем никого поставить, но этого нет. Но не берусь судить о других. У нас нет. Ответственно заявляю. Про нашу честность, принципиальность забудем. Это просто практическое в первую очередь соображение.

ГИЛЁВА: Мы начали с писательства, ушли на радио, сейчас очень долго об этом говорим, ну, видимо, потому, что это как-то всех волнует, но у нас еще одна тема впереди. Давайте.

ИЗ ЗАЛА: Вам как создателю «Радио 101» наверно близка тема возрождения «М-радио»? Было пафосно, концерт был, и потом это возвращение не состоялось. Как вы считаете, это малые вложения были? Или, может быть, формат этой музыки неактуален, нет аудитории на нее?

КОСТИН: И то и другое, вы правы. Во-первых, формат. «М-радио» строилось на музыке 90-х. Несмотря на то, что это десятилетие очень богато было на шикарные совершенно произведения, вспомните 90-е, там каждый год появлялись шедевры, но плей-лист, основанный исключительно на музыке 90-х, пока еще рано создавать, равно как и рано выводить на рынок фестиваль «Дискотека 90-х», о чем неоднократно меня спрашивали: «Почему 80-е, скоро все умрут, кого вы будете привозить?» Ну, умирают, да, жалко, действительно, это факт.

ГИЛЁВА: А как в этом плане вы оцениваете программу «Ты — суперстар!», которая попыталась тему 90-х все-таки как-то поднять.

КОСТИН: Я не знаю, какой рейтинг был у программы, насколько ее смотрели, но, когда я вижу восьмидесятников, мне как-то не очень грустно, может, потому, что мы делаем такой подгламурненный фестиваль, потому что мы в него добавляем современные технологии очень много, у нас там звук, мы работаем над тем, чтобы они все-таки пели, а не просто рот открывали — это добавляет такой жизни в процесс. Но 90-е выглядят как-то вот даже старше, чем 80-е, в моем понимании. Я не знаю почему. Это во-первых. Во-вторых, помимо того, что 90-е годы спорные, идет очень сильная контрпропаганда против
90-х — все самое плохое в 90-х, «это наследие 90-х», «тогда все развалилось, сейчас все возрождается». И кому охота себя ассоциировать с музыкой того времени, где все развалилось? При этом 80-е — это некий такой революционный дух, это перестройка, это вроде как серьезный такой контроль власти в начале 80-х, а с другой стороны, все мы ходили на эти самые дискотеки. Они, конечно, были подпольные, ну придет милиция, но потом уйдет, опять все это возобновлялось. Потом опять же это наша юность. И 80-е — они какие-то более веселые и менее драматичные, чем 90-е. Поэтому я думаю, что эта ситуация сыграла с возрождением проекта «М-радио» злую шутку. И именно из-за этого я не хотел бы возрождать «Радио 101». Нет, это должна быть другая станция просто. Когда я говорил о возрождении проекта, я думал о возрождении качественного диджейского эфира. То есть эфира, основанного на личностях, но при этом с новыми технологиями, без плей-листа, объединяющего станцию вокруг формата. Это слово не очень любят, но никуда не денешься, потому что мы работаем на рынке где, как я уже говорил, пятьдесят станций.

ИЗ ЗАЛА: Появляется хорошая радиостанция, с хорошей музыкой, она существует очень недолго. После нее возникает какая-то другая станция, слушать которую невозможно. Такое чувство, что раскрутили, продали — и все. Почему так происходит: сначала все хорошо, а потом все портится? Например, у меня крутятся в голове воспоминания о станции 106,2. Energy занимает какую-то нишу частично, но как-то она совершенно случайно пропала. Почему не произошло ее дальнейшего продвижения, развития?

КОСТИН: Причины разные бывают. Бывают просто субъективные, когда уходит руководитель, команда, или часть команды перекупают. Бывают объективные, когда станция не способна с этим форматом продержаться на плаву — спонсора нет или сама не зарабатывает, либо и то и другое. Либо учредители просто продают, вот не могут больше.

ИЗ ЗАЛА: Может, с «Ультрой» то же самое?

КОСТИН: Нет, с «Ультрой» другая история. Там уже просто не могли нишевость ее терпеть. Это же News Corporation, компания американская, прибыль нужна была, а там ее не было. А насчет обиды… У меня такое происходит, когда я, например, смотрю телевизор. Одна программа была замечательная, потом ее вдруг нет. Как жалко. Вот не дай бог «Авиаторов» любимых закроют, поскольку это мое увлечение еще одно — полеты. Или там были еще программы, не буду называть, которых больше нет, которых я просто лично ждал. Была обида. А еще я помню кучу писем, которые пришли в мае 2000 года на «Радио 101». Я тогда, конечно, лукавил, потому что я отвечал почти на все — в электронном виде обязательно. Такие письма, которые из зоны № 20, например: «Братаны, я слушал песни любимые народом, где Широков? Когда откинемся, приедем, вас будем мочить». Такие были письма. Они у меня сохранились как память. Приходилось, конечно, малодушно лукавить, говорить, что учредители приняли такое решение. Учредители — это мы. У меня есть письмо такое: «Ваши учредители козлы». Я его тоже до сих пор храню как напоминание о том, что о нас думали, когда мы закрылись. Та же ситуация была. Просто часть учредителей выдохлась, не могла больше содержать. В принципе, я был один, кто хотел дальше работать, остальные нет. Некоторые люди просто в возрасте уже были, и эти нервы они не могли уже больше выдерживать, причем со всех сторон давление же шло, не только со стороны тех людей, которые собирались покупать, это были серьезные структуры, но и со стороны арендодателей, арендопередатчика, росла ее стоимость каждый месяц. Нас просто давили, мы же были действительно частной станцией. Выдавливали из рынка. Так и получилось, что не выдержали люди. Так что много факторов. И вот это действительно будет происходить. Когда появится реальный мобильный интернет, милости просим, но сейчас милости просим на 101.ru, наследник «Радио 101», семьдесят с лишним каналов, любые, пожалуйста. Скоро можно будет в машине слушать, через пару лет, я думаю, максимум.

ПАВЕЛ ШИРШОВ: Я слушал в Интернете «Радио Рокс». Оно питерское. Откроется ли в Москве что-нибудь с таким форматом?

КОСТИН: Я думаю, что уже есть «Классное радио». Не помню, какая частота, они работают в рок-н-ролльном формате. Рекламы я их не видел, но я их иногда слушаю. Посмотрите, там хороший плей-лист. Не коммерческий, но хороший.

ШИРШОВ: Это не 96,2?

КОСТИН: По-моему, да, что-то похожее.

ШИРШОВ: Так они сейчас «Рок-радио».

КОСТИН: Да, по-моему, «Рок-радио», но у них официально лицензия на «Классное радио».

ШИРШОВ: В этом же формате еще «Финам» заработал недавно. Кстати, ваше отношение к «Финам»? Вы их слушали?

КОСТИН: Нет.

ШИРШОВ: Любопытное, кстати, явление, потому что они гонят исключительно английский, немного американского рока — и слушается. Я целыми днями слушаю.

КОСТИН: Я послушаю, спасибо.

МЕРКУШЕВ: О прекрасном. О том, что прекрасным казалось не только для вас. «Дискотека 80-х». Сегодня прочитал ваше интервью. Такой необычайно позитивный человек рассказывает о том, как он все это продвигает. И вам задают вопрос: «А что будет через пять-десять лет?» И меня ответ немножко смутил. «Через тридцать лет «Дискотека 80-х» — это будут подпольные междусобойчики шестидесятилетних старичков». Я хочу с этим поспорить. Сейчас на «Дискотеки 80-х», по крайней мере, в регионах, ходит огромное количество молодежи, которая через тридцать лет еще стариками не будет. Более того, я уверен, любовь к этой музыке они своим детям передадут. Конечно, за эти десятки лет какие-то новые еще музыкальные направления возникнут, но «Дискотека 80-х», она не умрет, этот бренд, который создан при вашем непосредственном участии, он будет жить. Что вы думаете сейчас? С того времени произошло изменение в вашем представлении об этом?

КОСТИН: Конечно, я немножко иронизировал, когда говорил, что мы будем подпольно это всё, в маленьких клубах. Я не знаю, будут ли слушать дети это все. Хотя вот в 2007 году очень много было молодых совсем ребят и девчат на танцполе в «Олимпийском», действительно очень много. Я прямо был поражен.

МЕРКУШЕВ: «Дискотеки 80-х» и ретровечеринки в регионах собирают огромное количество молодежи.

КОСТИН: Может быть, это из-за дефицита мелодичной музыки сейчас? Не знаю. Все-таки у нас рынок такой, он подвержен колебаниям. Хип-хоп не очень приживается и r`n`b. Тут проблема в сохранении формата. Если говорить о сохранении формата дискотеки как живого фестиваля, где приглашаются живые в буквальном смысле слова исполнители, то через 30 лет, боюсь, Тото Кутуньо уже не сможет выйти на сцену. Он, конечно, мужчина здоровый и в Италии живет, хотя чаще сейчас в России, как справедливо было замечено в программе НТВ, посвященной тем артистам, которые к нам как «зайки ездят», что он ассимилировался, потому что он вступил на Дне нефтяника, на Дне милиции. Человек, который выступает на концерте, посвященном Дню милиции… Ему нужно российское гражданство давать автоматом. И я был на фестивале в Сан-Ремо в этом году, и был свидетелем, как на пресс-конференции Тото Кутуньо, который там выступал, задали вопрос: «А вам не надоело в Россию-то еще мотаться? Что, здесь, что ль, нет где...» Он выступил очень серьезно. Он сказал: «Вообще благодаря русским эта музыка наша на мировой арене, которую в этом Сан-Ремо никто не знает и не хочет знать, до сих пор хоть как-то популярна». Он так защитился.

МЕРКУШЕВ: В Европе подобные увлечения есть?

КОСТИН: Есть. В таких странах, как Германия, Венгрия, Польша, Чехия, вы понимаете, Югославия. Наши братья. А в остальных странах не знают этих исполнителей. Ну хорошо, Ким Уайлд у нас была, ее знают. Глорию Гейнор — понятно, королева диско. Даже Демиса Руссоса знают, но уже меньше, тоже он у нас был. «Модерн Токинг» уже никто не знает, более того, не понимают, о чем они поют. У меня есть друзья-американцы, периодически, когда они приезжают сюда, на какие-то вечеринки мы их приглашаем. Они говорят: «Здорово все, но «Last Exit to Brooklyn» — это единственное, что я понял, о чем они поют, а так вообще не понимаю».

МЕРКУШЕВ: А Boney M?

КОСТИН: Ну да, хиты, несколько хитов, а-ля «Sunny», «My Baker». До сих пор где-то в ремиксах, в римейках их знают. Поэтому если это будет формат… Просто эти люди, они не доживут как сценические персонажи до тех времен. Я думаю, долго будет. Мы же собирались закрыть на пятом фестивале, прекратить этот проект. Но народу пришло столько…

ГИЛЁВА: Что стало неудобно.

КОСТИН: Когда президент «ВКПМ» Александр Александрович Варин, мой начальник и друг-товарищ, вышел на сцену… Он выходил с текстом: «До свидания». Он вышел, никто не ожидал, он сказал: «До свидания, пятый фестиваль, здравствуй, шестой». Все так подумали: «Ну, ладно...» Уже обрадовались, потому что проект очень тяжелый, думали, что осень у нас следующая будет нормальная наконец.

МЕРКУШЕВ: То есть вы считаете, что формат этот поддерживается только живыми фигурами, легендами?

КОСТИН: Ну иначе это превратится все в те самые дискотеки подпольные, которые мы посещали в 82-84 годах. Это тоже, кстати, нормально, но тогда же в этом во всем было несколько аспектов: это был запретный плод, дефицит музыки и некая такая романтика — вот коктейль-мартини можно было выпить в дискотеке… Коктейль представлял собой два грамма мартини и чекушку водки. Это было замечательно. Это была романтика. И в общем-то люди приходят не музыку слушать, а вспоминать это время. Я никогда не забуду эту сцену на «Дискотеке», когда на танцполе стояло два таких солидных очень мужчины, а вокруг них ребята — охрана — смотрели, огородили эту площадку. Мне просто было интересно, я подошел и поинтересовался, как вообще, нравится ли... Мне говорят: «Да, только здесь не наливают, но мы с друганом моим вышли здесь в палатке взяли, выпили. Но они ж не понимают, что у нас такой опыт, что можно и не наливать — мы это сделаем и до того». Это было здорово. Музыка на самом деле вторична. Может быть, действительно, достаточно было просто собирать людей на этих вечерах. Ну, наверно это будет. Но это не «Олимпийский», это небольшие клубы. В Праге открывали клуб, без нашего участия, три года назад, назывался он «Дискотека 80-х». Он прогорел. Не стали ходить, несмотря на большую популярность исполнителей, тех самых, которые у нас бывают.

ГИЛЁВА: Последний вопрос про радио.

САДРЕЕВ: Вот появились «Кино FM», «Детское радио». А как вы думаете, какие еще должны появиться нишевые радиостанции?

КОСТИН: Где только говорят. То есть обсуждают проблемы, приглашают людей, причем разного характера. Это радио, где люди… Не совсем информационные радиостанции.

МИРОНЕНКО: «Десять способов, как отделаться от парня».

КОСТИН: Ну, например, например. Или там телефон доверия ночью.

ГИЛЁВА: То есть темы не политические, не экономические, а…

КОСТИН: А какие ты хочешь. Но в основном про людей, конечно, про людей. Общечеловеческие.

ИЗ ЗАЛА: То есть ниша «Одноклассники».

КОСТИН: Скорее да. Вы правильно, очень здорово сказали.

АЛЕКСЕЙ СИНИЦЫН: Или радио «Разговорчики».

КОСТИН: Еще лучше.

ИЗ ЗАЛА: «Маяк» близок.

КОСТИН: Близок, но там серьезный сейчас человек замруководителя ВГТРК, Сергей Архипов, создатель «Русского радио» и наш хороший знакомый и коллега, он же один из создателей «Радио Рокс», в свое время работали рядом...

ГИЛЁВА: А возможно появление такого формата без того, чтобы… как-то у нас что-то со свободой слова стало получше, что ли... Несмотря на обсуждение общечеловеческих тем.

КОСТИН: Несвобода слова в каждом из нас. У нас Конституция, почитайте. А потом можно президенту Медведеву, например, зачитать его обращение к гостям на инаугурации лишний раз — и все, очень хорошо. Я боюсь, что каждый из тех, кто определяет сейчас формат новостных программ, он не о свободе слова думает, а о своей работе, о карьере, о зарплате. И боится только этого. В принципе, у нас внутренняя цензура. Она, кстати, не только у нас. И на CNN она тоже присутствует.

ГИЛЁВА: То есть сверху еще ничего не успели сказать, а мы уже построились?

КОСТИН: А мы уже готовы, да. Уже голову на плаху... Петра Первого вспомните, возвращение в Москву после первого стрелецкого бунта, ничего не изменилось. Его же встречали по всему тракту лежали стрельцы с плахами, и топоры были воткнуты рядом, пожалуйста, убили.

ГИЛЁВА: А как случилось, что вы, производящий впечатление такого очень успешного, благополучного, извините, даже сытого человека, вдруг стали писать? И причем писать не просто какие-то там, я не знаю, детективчики и гламурные вещи, а вполне себе такие высказывания, в которых вы явно что-то хотите сказать миру? Первая была публицистическая книга «Две жизни моего поколения», а вот в марте вышел роман «Немец», где речь идет о событиях Великой Отечественной, и написан роман от лица немца, который воевал в России. Почему так случилось и что вам хочется миру сказать таким способом?

КОСТИН: У меня есть однокурсник, который работает в очень серьезной спецслужбе, который всегда говорит, что 90 процентов сослуживцев мечтают уйти с работы и открыть бар маленький. Я говорю: «Зачем?» — «Ну как же, пить с друзьями». У меня мечта всегда была уйти с работы и писать книги, неважно, где я в это время буду находиться, под Москвой, в деревне у себя, или в Австрии на озере, если позволят финансы. Это такая была иллюзия некоторое время назад. Потом я как-то захотел с сыном поговорить, то есть хотел ему рассказать, как мы жили до перестройки. Я вдруг вспомнил, как в свое время мы сидели на кухне в моей квартире с друзьями и там что-то пили, это был 87 год, и в итоге по радио, по официальному радио зазвучал «Пинк Флойд», что-то из «Стены». Ну просто был это шок. Я ему пытаюсь рассказать, а он смотрит на меня: «И че?» Я говорю: «Ну как че? По радио «Пинк Флойд». Он говорит: «Ну да, круто». Я подумал: «Нет, мы так не договоримся». И начал ему втайне писать. То есть, думаю, подарю, когда будет 16 лет, книжку в письмах, как мы жили, расскажу про пионерию, про комсомол, про дискотеки. Про то, почему надо было быть комсомольцем, чтобы быть диджеем в школе, дискжокеем. Не комсомолец не мог быть дискжокеем, потому что он враг изначально… А так он враг легализованный. И написал и показал это нескольким друзьям своим. Друзья сказали: «О, круто, давай, может, издавать это надо». И я поверил им. Издал.

ГИЛЁВА: На свою голову.

КОСТИН: Да. Это первое. И мне понравилось это. Несмотря на то, что первая книга с точки зрения продаж провалилась. Для меня это был, конечно, в каком-то смысле удар, но потом я ее перечитал и понял: ну конечно, она должна была провалиться, надо было написать по-другому. И я вспомнил, что я собирался когда-то писать и как-то в самолете летел и вдруг начал про этого немца. В Германию попал, посмотрел на немцев, которые ставили штампы на паспортном контроле в Мюнхене и подумал: «Стоят люди, дети победителей в войне, они едут кто на три дня, кто на неделю, кто на ПМЖ в Германию. И вот этот вот офицерик рыженький, он принимает решение, пустить их или нет». Это достаточно наивное такое было внутреннее ощущение, но оно было у меня, несмотря на то, что я много чего читал, смотрел. Какое-никакое, хоть и советское, но высшее образование, должен понимать, что это довольно странный вывод, наивный, детский. А потом, далее пришло другое ощущение: когда я смотрел на этого немца, я представлял его в каске почему-то, с автоматом МП-40. То есть стереотипы. А потом, когда я летел в самолете, я представил его в нашей деревне там при температуре минус 30, в той самой деревне, где до сих пор ничего нет, а во время войны и подавно. И как-то начал от его лица этот роман, а потом просто ради шутки решил написать детектив. И потом опять же благодаря друзьям и семье... Они как-то заставили меня поверить в то, что я имею право отдать это в издательство. Я отдал в издательство «Эксмо», они издали книгу через четыре месяца. Вот так это все произошло. То есть оно как-то само собой получилось. Мне очень нравится сам процесс написания, наверно, неких произведений, потому что я начинаю жить жизнью своих героев, мне многого, может быть, в жизни не хватало, из-за этого увлечения экстремальными всякими видами спорта вроде мотоцикла и самолета. Я просто вживался… Мне было интересно сначала. Потом, когда пришло время сдавать эту книгу, я понял, что ее прочитают люди, и пришлось поработать над ней. Я понял, что это только начало. То есть надо учиться писать, думать, включать голову постоянно. То есть, видимо, я нахожусь где-то в самом начале процесса. Как это все произошло — ну, не знаю. Я не очень понимаю, зачем. Потому что времени у меня очень мало, и пишу я ночами. Я признаюсь, что сегодня в пять или в полшестого утра я закончил первые главы третьей книги. Но это было пять утра, а сегодня первый рабочий день, и мы готовим фестиваль «Авторадио — 15», который должен состояться на Васильевском спуске 31 мая. Очень мало времени.

ГИЛЁВА: Но остановится вы не можете, да?

КОСТИН: Не могу и не хочу.

МИРОНЕНКО: А во сколько вы проснулись?

КОСТИН: В десять.

МИРОНЕНКО: А ляжете?

КОСТИН: Ну не знаю, как пойдет.

СИНИЦЫН: Вот вы описывали немца. Вы все-таки как-то фантазийно, по ощущениям все это описывали или какие-то материалы пытались найти?

КОСТИН: Сначала фантазийно, потом мне захотелось не выглядеть глупо в глазах тех людей, допустим, одного из тысячи, который очень хорошо знает детали, например, в чем вермахт, форма, мог ли у него быть МП-40, или маузер, или все-таки винтовка. То есть я вынужден был много справочных материалов прочитать. А потом уже у меня появился консультант, немец, случайно совершенно, бывший стрелок-радист, Клаус Фрицше, он у нас в плену шесть лет просидел. Меня просто поразила его книга, которую он написал, она называлась «Вынужденная посадка» и посвящена доброте русских людей. Он когда приехал уже ко мне домой в гости, ему сейчас 85 лет пятого мая исполнилось, он приехал, мы с ним пили шнапс, водку и разговаривали, и он сказал: «Знаешь, самые счастливые годы, которые я провел вообще в жизни, у меня до сих пор — последние три года плена, когда мы жили просто в деревне и работали здесь под Москвой. С тех пор нигде ко мне такого отношения не было».

ИЗ ЗАЛА: Вы понимаете его?

КОСТИН: Да. А он по-русски пишет. Дело в том, что я нашел его книгу в интернете и написал ему письмо на его адрес по-английски, а он мне ответил на русском. Сказал, что шесть лет… А плюс потом он после плена работал переводчиком, в русском хоре до сих пор поет, всякие «Из-за острова на стрежень», очень смешно. Пел дома у нас.

ГИЛЁВА: Меня поразило, что вы рассказывали, когда он прочитал первые главы вашей книги, он сказал, что вы не могли этого написать, потому что вас там не было. А как же вы так все это чувствуете?

КОСТИН: На самом деле, в любой книге, будь то книга начинающего непрофессионального автора, коим я являюсь, который только начинает писать и учится этому искусству, и в книге, допустим, великих, например, Алексея Толстого или Булгакова, есть яркие такие точки, которые как острова в океане, они притягивают к себе, и уже вокруг все что происходит, оно имеет малое значение, оно является просто частью произведения. Потому что у Булгакова мы помним несколько очень ярких моментов. Видно, когда он писал, когда это все от Бога, когда это вообще просто вдохновение, а когда он работал. Вот в «Немце» есть — я не сравниваю, не дай Бог — несколько глав, которые писались на одном дыхании. Я их даже потом вообще никак не исправлял. Одна из них — это сцена рукопашного боя во время одной из операций в районе реки Дон. Я отправил эту главу Клаусу, а он показал неким ветеранам… Там очень много их осталось, в Германии они живут дольше, понятно, по каким причинам, о них государство там заботится. Он им перевел, он переводит, несколько глав он уже перевел, в том числе и эту. Показал им, они сказали: «Этот парень был в нашей роте. Или у него кто-то был у нас, потому что вот это факт. Действительно, рукопашный бой страшная штука, и для того, чтобы его описать… Ну, во-первых, говорит, мы об этом никогда потом не вспоминали, потому что это реально страшно, когда там зубами, и уже патроны кончились, когда со страху целую обойму выпускаешь, понимаешь, что нужно сохранить вообще-то, а боишься просто, и мимо, в упор. И когда люди камнями дерутся, а потом садятся друг против друга в окопах и просто отдыхают, потому что уже все, человек не может больше». Он говорит, это как взять в колхозе, в деревне вилы и набросать целый стог на телегу или в кузов. Это очень тяжело. То есть такие страшные вещи. Я не знаю, мне просто как-то вот захотелось оказаться в шкуре этих людей, которые находятся в рукопашной схватке, и я это все описал, через себя пропустил, и это честная такая… Там есть такие слабые моменты откровенно в книге, которые я не доработал, но что делать, что делать, не все проходит через душу и сердце, это тяжело, это большой труд… Иногда просыпаешься ночью, идешь к компьютеру и думаешь: «Нет, надо это все переделывать, все несерьезно». Вот родные говорят, что ненормальный: «Успокойся». Но невозможно успокоиться, невозможно. Поэтому были такие приятные моменты, я ими горжусь. Об этом Клаус говорил на презентации, это было очень приятно. Ну и наши ветераны, естественно… Кстати, его лучший друг — Николай Ковалев, капитан-танкист в отставке, он прошел от Ельни, от страшной операции, жутко кровавой, до то ли Кенигсберга, то ли Варшавы. Они встречаются до сих пор. Тоже как-то списались там или встретились где-то. Очень интересно наблюдать, как они общаются между собой. Так смотришь на них и думаешь: «Да, вот на этом все-таки война между нашими народами заканчивается». Он тоже был на презентации моей книги.

ГИЛЁВА: А у вас есть какие-то способы подключения к этим каналам, когда кто-то диктует?

КОСТИН: Я не думаю, что мне кто-то диктует, я думаю, Высоцкому диктовал кто-то, может быть, или Булгакову…

ГИЛЁВА: Но у вас было какое-то ощущение, что вы не работаете, а прямо вот вам льется?

КОСТИН: Бывает часто, когда ты можешь полгода писать всякую ахинею. Вот в данном случае вчера была не ахинея, а до этого ведь полгода совершенно ничего не появлялось. То есть я просто занимался тем, что мы готовились к презентации, если говорить о книге, а не работе.

ГИЛЁВА: Я про книгу, да.

КОСТИН: Полгода оно писалось так как-то. Ну, написалось много, реально. Я все это выкинул вчера, потому что это полный бред, это просто недостойно, нельзя это даже показывать, а вчера эти несколько страниц — они были тем самым островком, вокруг которого будет все строиться. Ну эта кухня, она…

ГИЛЁВА: Я просто к тому, что насколько это предсказуемо и можно это хоть как-то отрегулировать?

КОСТИН. Совершенно непредсказуемо. Это непонятно каким образом происходит. Это вдохновение. Оно, кстати, бывает всегда, в том числе и при создании любых проектов на том же «Авторадио». Если есть вдохновение при организации фестиваля, то фестиваль замечательный появляется, вернее, в итоге оказывается замечательный. У нас удачные проекты и были не очень удачные.

ГИЛЁВА:. И это нормально, видимо.

КОСТИН: Конечно.

САДРЕЕВ: А как вы относитесь к акции «Георгиевские ленточки», к этому новому патриотизму в свете вашей книги, ваших исследований?

КОСТИН: Ну, только позитивно. В первую очередь, потому, что это народ объединяет. А его что-то должно объединять. Он очень разобщен. Его должна объединять привычка пропускать автомобили, которые перестраиваются, георгиевские ленточки, которые вешает водители «Газели» и водитель… не знаю…

ГИЛЁВА: «Ламборджини».

ИЗ ЗАЛА: Идея другая, по-моему, — повесить на дверь георгиевскую ленточку.

КОСТИН: Не думаю, это другое время, другие способы достижения цели единения. Вот это хорошо, что… Я нормально к этому отношусь. Я плохо отношусь к тому, что было в 2000 году. В 2000 году знаете почему «Радио 101» закончило свой эфир и ушло из эфира с песнями Победы 9 мая? Во-первых, был какой-то протест, что все-таки мы в итоге победили, несмотря на то, что мы уходим, уходим, такой детский, юношеский протест, хотя уже тогда все были далеко не юношами. А с другой стороны, потому что в 2000 году, если сейчас посмотреть назад во времени, никто в стране так не отмечал 9 мая, как это делается последние годы. Его вообще забыли. На радио мы были единственные, кто вообще эти песни транслировал 9 мая 2000 года. Прошло 8 лет. Это хорошо, слава богу. Слава богу. Интервью по ТВЦ двухнедельной давности: «А кто такой маршал Жуков?» — «Маршал Жуков — это человек, который воевал против Наполеона на стороне Кутузова». Это плохо. Это память. А у нас мало побед, на самом деле.

САДРЕЕВ: Еще такой вопрос: вам ближе Макаревич на Красной площади или Шевчук на Марше несогласных?

КОСТИН: И то, и другое. Это своего рода позиция. Не знаю, трудно сказать. Шевчук должен песни писать, хорошие, равно как и Макаревич. Пусть творчеством занимаются. А выступать они могут где угодно. Пусть Шевчук выступает и на Красной площади, ради Бога. Но вот он считает, что рок разделился, что раньше рок — это была протестная музыка, сейчас нет. Ну, хорошо, а — не в защиту, опять же — выступил Макаревич на Красной площади, ради Бога. Потом туда на сцену вышли кандидат в президенты и президент. Но Макаревич написал песню «Полный контакт», и она первая на альбоме «Эбби роуд».

САДРЕЕВ: Не искренне воспринимаешь. Я вот воспринимаю неискренне после этого.

КОСТИН: Ну, а против чего бороться?

ИЗ ЗАЛА: Против лжи.

САДРЕЕВ: Ведь он же в песнях борется против чего-то.

ИЗ ЗАЛА: Вы сейчас сказали, что вас не устраивает политика телевидения, да? Ну вот хотя бы против этого. Или уже сил нет?

КОСТИН: Ну, во-первых, иллюзий нет.

ИЗ ЗАЛА: Иллюзий победы?

КОСТИН: Во-вторых, очень много знаем и общаемся с людьми и очень хочется… Понимаете, вопрос, на который я не могу, простите за обобщение, может быть, оно сейчас неуместно, не могу ответить себе на вопрос, нужно ли России самодержавие или не нужно. Не могу ответить однозначно сейчас.

ИЗ ЗАЛА: Не поздновато ли?

КОСТИН: Потому что в данном случае мы имеем что сейчас в России? Демократию или самодержавие?

ИЗ ЗАЛА: Ни то, ни другое.

КОСТИН: Ни то ни другое. А что? А что мы хотим иметь? И кого взамен того, что мы имеем сейчас?

ИЗ ЗАЛА: Полухунта.

КОСТИН: Да, совершенно верно, но хунта, она была и в Испании, она была и в Чили. А что происходит в Италии сейчас, Берлускони вернулся к власти? Итальянцы все смеются над ним. Другое дело, разница между нами и ими в том, что они смеются над этим на фестивале Сан-Ремо. А у нас на фестивале «Пять звезд» над этим смеяться не будут, потому что боятся. Марш несогласных — это тоже такая вещь, которая, ну, понимаете… То ли телевидение в этом виновато, то ли отсутствие трибуны, то ли еще что, но не хочется ни тех ни других поддерживать. Мне кажется, то, что сделал Шевчук, это просто протест. Не за, а против всего.

ИЗ ЗАЛА: Кто-то в 68 году вышел к Лобному месту.

КОСТИН: Это правильно. Поэтому, конечно, позиция Шевчука, в данном случае, по крайней мере, вызывает уважение и вызывает ощущение, что не все потеряно.

ИЗ ЗАЛА: Совершенно верно.

КОСТИН: У меня было это ощущение, когда я в «Коммерсанте» прочитал интервью, посвященное вот этой ситуации. Да, здесь я с вами согласен. Но все равно не могу отделаться от ощущения, что там все равно поза была. Даже поза больше у Шевчука, чем у Макара. Мне так кажется.

ИЗ ЗАЛА: Поза — это еще не самое страшное.

ИЗ ЗАЛА: Если разговор зашел о политике… Когда вы завершали свою книгу, у вас был какой-то страх с общечеловеческой точки зрения?

КОСТИН: С общечеловеческой был не страх, а опасение, что не поймут «Немца», потому что я писал от имени ефрейтора вермахта, и это писал я, а не кто-то другой. Там половина — детектив, в наши дни происходящий. Немец там на самом деле не главный персонаж. Мне было странно, что я пишу от имени ефрейтора вермахта, когда для меня 9 мая — святой праздник, и всегда его проводим вместе с дядей, который был прототипом нашего героя, он воевал и с детства воспитывался такой патриотизм. Было опасение, что просто неправильно поймут, но оно улетучилось, когда я ее дописал, потому что когда я ее прочел, я понял, что там все нормально. И вопрос ваш хороший, он больше относится к первой книге, потому что там очень много про власть нынешнюю, и должен признаться, что не все то, что я хотел написать, я написал там открыто. У меня была самоцензура, она сработала. Но если сейчас почитать ее, это получится сугубо оппозиционное произведение, и там позиция выражена значительно более четко, чем я сейчас ее излагаю. И ничего не исправишь, это действительно моя позиция, которая была на момент издания книги. Еще один момент. Мы являемся частью общества, вот этого информационного пространства, хотим мы или нет, мы не каменные изваяния, мы люди, впитывающие информационные потоки. Это значит, что при определенной слабине, которую ты даешь, в тебя эти потоки входят в любом случае, ты начинаешь думать: «Блин, а может быть, действительно круто, что вот так сейчас у нас. Зачем нам опять это все, Ельцин опять, 90-е, армия разваленная». Но она до сих пор разваленная. И деревня до сих пор развалена. То есть все до сих пор в принципе где-то там, вне столицы, пока еще в очень плачевном состоянии находится. Ощущение создается. Ты можешь сам противиться этому, но все равно твое сознание меняется. Если ты сам не захочешь находить другие источники информации. Слава богу, в Интернете это возможно, во многих изданиях печатных это возможно.

ИЗ ЗАЛА: Пока.

КОСТИН: Я думаю, что хуже не будет. У меня есть такое понимание, что хуже не будет. Что мы прошли какой-то Рубикон. Другое дело, что могут происходить какие-то игры, о которых мы не будем осведомлены, но это характерно не только для России, это характерно для больших империй. Такой же империй являются Соединенные Штаты. Очень много друзей-журналистов американских не верят в американскую демократию. Они считают, что там такого понятия просто нет, не было, ну было, когда отцы-основатели существовали, потом кольт был, оружие, нефть. Не верят они. Умные люди не верят. Сложная тема реально.

СИНИЦЫН: Интернет доступен только в центре России.

ИЗ ЗАЛА: Слушай, я с тобой вообще не согласен. Я только из Якутска приехал. Столько Интернета.

СИНИЦЫН: Я говорю, что есть населенные пункты, где вообще нет.

ГИЛЁВА: Это мы можем позже обсудить и выяснить, где это есть, а где этого нету.

КОСТИН: Просто я еще хочу… Я очень благодарен вам за то, что вы задаете эти вопросы мне, в силу того, что вы не знаете вообще меня и, честно говоря, только благодаря Анне и ее смелости сегодня было объявлено после Гусева, что я здесь буду. Я на телевидении не мелькаю. Только очень редко и вообще незаметно. И я не уверен, что мне стоит отвечать на эти вопросы и комментировать их, но, с другой стороны, в формате кухни такой… Просто не уверен, что мнение мое на данный момент авторитетно.

ГИЛЁВА: Нет уж, если вы здесь находитесь, значит, уже все, уже воспринимается как авторитетное…

КОСТИН: Меня может понести, я уйду слишком далеко, и ваше время вы просто потратите зря. Может, на моем месте завтра будет сидеть кто-то другой, который, может быть, обладает большей информацией. Я, например, знаю Владимира Соловьева неплохо, вот он знает очень много про то, что происходит.

ГИЛЁВА: Юрий, сегодня вы наш герой, сегодня нам важно ваше мнение.

МЕРКУШЕВ: Я думаю, очень логично прозвучит вопрос. Сегодня в течение вечера упоминалось очень много имен публичных личностей, назовем их так, не селебрити, а именно публичные личности: Шевчук, Пугачева, Макаревич, оба президента. У вас в силу специфики вашей работы есть информация о чем-то таком, о чем не знает большинство населения, вот скажите, в жизни тех публичных личностей, Соловьева только что упомянули, уникальный человек, на самом деле, чего больше — позиции или позы, то есть шоу-бизнеса?

КОСТИН: У Соловьева позиция — это работа, это его имидж. Если у него не будет позиции на людях, если он не будет ее демонстрировать, пропадет весь ажиотаж, который есть вокруг программы.

МЕРКУШЕВ: То есть он подчиняется формату и правилам шоу-бизнеса?

КОСТИН: Подчиняется, конечно, потому что то, что он делает, это шоу-бизнес. То, что делает Жириновский, это шоу-бизнес. С этим стаканом чая… Это же шоу-бизнес.

МЕРКУШЕВ: А есть люди, которые живут исключительно по внутренним убеждениям и не просчитывают, что вот я сейчас совершу какой-то поступок — а как потом про меня напишут?

КОСТИН: Для того, чтобы жить по внутренним убеждениям, нужно это заслужить. Писатель Василий Аксенов живет по внутренним убеждениям, потому что он уже прожил яркую жизнь, он знает, как было еще до того, как мы начали соображать, что происходит. Солженицын живет по внутренним убеждениям. Это большой дар. Его просто так не получишь. Он приходит с опытом, с мудростью. И смелость тоже приходит постепенно. Потому что до конца смелым быть очень тяжело. Особенно когда у тебя паек, понимаете, рабочая карточка и так далее. А еще семья, дети, кошка.

ГИЛЁВА: А вот в этом плане как вы себе на эти вопросы ответили? Я имею в виду вот что: какие вещи вы можете изменить, а какие даже не будете пытаться, потому что ну просто мир так устроен. Где сфера вашего влияния?

КОСТИН: В определенный момент, если кто-то перегнет палку, я, как и многие другие присутствующие в этом замечательном заведении, не смогу удержаться от глупых поступков. Глупых в хорошем смысле этого слова. «И безумству храбрых поем мы песню». 1991 год. Я вышел из здания на Пятницкой, 25, будучи руководителем отдела вещания на Великобританию. Прекрасная карьера впереди. Гостелерадио СССР, зарплата высокая достаточно, но я пошел на баррикады, мне очень не хотелось идти, но я просто больше не хотел так жить. Это было просто ужасно. Я должен был там быть. Дальше произошло следующее. Объявили комендантский час, и Пятницкую оцепили патрули. Я вернулся обратно, потому что испугался патрулей, мне не хотелось в обезьяннике провести, а все равно пришлось, но уже через два года у новой власти. Ну, тогда, правда, не из геройских побуждений, у нас просто все закончилось, и мы пошли, и нас взяли за таким приятным занятием, приобретение алкогольных напитков, вместе с нынешними руководителями некоторыми других станций. Ну, потому что другого ничего не оставалось. А в 91 году я вернулся, меня милиционер, который охранял здание на Пятницкой, не пустил, а до этого он у нас все время подарки какие-то просил, мы ему давали, кассеты и так далее. Мне пришлось идти, пробираться как-то тайно на эти самые баррикады. Я пришел туда, хотя я, собственно, собирался вернуться. Я пришел, чего я там делал, непонятно. Мне было реально страшно. Но это был мой выбор, потому что я до этого присутствовал на пресс-конференции Янаева и ГКЧП, я видел этот весь ужас и, собственно, я думал, что надо идти и защищать, но не Ельцина, не российскую власть, а Горбачева — чтобы вернули законную власть, референдум был, в конце концов. То есть это была моя позиция. И было страшно. Потому что там истерия была в Белом доме, кто был, тот поймет. Внутри. У меня была аккредитация на сессию Верховного Совета, я прошел туда. Там была жуткая истерия: «Снайперы, не ходите рядом с окнами со стороны гостиницы «Украина», в коллекторе «Альфа» сидит, уже сейчас они будут штурмовать». И потом в эту толпу — я вышел на улицу, где стояла куча людей, защитников Белого дома, — въехал автобус. Люди разбежались. То есть все. Оборона закончилась на этом участке, потому что все думали, что это спецназ. А оттуда вышли люди с тарелками, сосисками: «Угощайтесь». И все опять, значит, за демократию. Все это достаточно сложно. Но ты делаешь выбор в определенный момент. И не дай бог нам делать этот выбор. Не так вот театрально, в интервью «Коммерсанту».

ИЗ ЗАЛА: Дай бог нам выбор делать.

КОСТИН: Дай бог не дойти до этой ситуации. Пока мы не дошли. У меня дядя мой, который воевал, никогда так хорошо не жил, как сейчас. Простите меня, но для меня это очень большое значение имеет. Это правда. Я был у него 9 мая, мы сидели с ним и разговаривали. И вот чего после этого думать, понимаете, вот в чем проблема. И второй выбор был в 93 году, когда непонятно тоже что происходило. Но тогда мы тоже остались в эфире, и Архипов Сергей, он тоже никуда не уехал, тоже был со своими людьми, и я… Это был тяжелый выбор, мне семью надо было оставлять, я ехал на этой машине на радио к своим ребятам, я очень боялся. Потому что стреляли, реально стреляли. Архипову бампер в машине снайпер просто отстрелил во время движения на Пятницкую. Мы машины поставили около 200-й и 2002-й студии на Пятницкой, 25, чтобы, если что, эвакуировать людей. Это тоже был выбор. Надо было работать. Такой недостаточно разумный, но человек не всегда разумные вещи делает.

ИЗ ЗАЛА: Где вы тогда работали?

КОСТИН: Это было уже «Радио 101», 93 год. Было «Радио Рокс», там директором программ Сергей был, и мы были соседями на Пятницкой.

ШИРШОВ: Я просто хотел согласиться с вами, что не дай бог доводить до противостояния. Вот люди, рьяные демократы рвутся в бой, но эти люди ни разу не были в бою. Я лично воевал, я знаю людей, которые побывали в Душанбе, который обстреливался, мужики с лопатами и с дубинками охраняли свои собственные дома, потому что власть исчезла. Вот до этого доводить никогда нельзя. Нам повезло, что в 91, 93 году у нас относительно бескровно все закончилось. Потому что все вовремя испугались.

ГИЛЁВА: Это как раз о том, о чем говорил Юрий, что какой-то выбор лучше не делать.

ШИРШОВ: Лучше не доводить до этого.

ГИЛЁВА: Да, если это в силах конкретного человека, то, наверно, каждый из нас это сделает. Мне всегда хочется при разговоре с гостем оставить какие-то вещи недоговоренными, чтобы иметь возможность позвать человека сюда еще раз и уже поговорить, когда выйдет еще одна книга, когда накопятся новые вопросы, и поэтому последний вопрос. Ну, давайте два.

ИЗ ЗАЛА: Речь шла о ваших влиятельных друзьях. Пользовались ли вы влиянием друзей, чтобы пробиться наверх?

КОСТИН: У меня влиятельных друзей, подчеркиваю жирной чертой слово «друзья», нет. У меня просто хорошие друзья, с которыми я учился в школе, в институте. Влиятельных друзей у меня нет, есть товарищи, партнеры, коллеги. Под влиянием каких-то эмоций мы можем назвать друг друга друзьями… Это во-первых. Но вот нет. Может быть, это плохо, потому что иногда хочется чего-то большего, чем ты добился на данный момент. Я бы хотел пользоваться помощью влиятельных друзей. У меня просто их нет. У меня есть влиятельные товарищи, которым неинтересно совершенно... Потом просить как-то не хочется. Другое дело, что был случай в жизни, когда мне помогли, и помогли не только мне, но всем будущим учредителям «Радио 101». Мы в Гостелерадио записывали программу, называли ее, извините, «Russia today», есть такой канал сейчас, к нам никакого отношения не имеет. Программу мы отправляли в Америку, рассказывали о том, как новая Россия живет, Советский союз тогда еще, как у нас все замечательно, Макдональдс, бизнес, кооперативы. И с этой программой, с несколькими кассетами, мы пришли в руководство Гостелерадио. Денег у нас не было, нас приняли. Прием был достаточно холодный, но сказали: «Вот сейчас уже есть возможность, вы частоты распределяете, радио «Максимум» скоро выйдет, дайте нам частоту, мы сделаем радио». И Валентин Иванович Хлебников, покойный технический директор Гостелерадио, сказал: «А что, давайте сделаем». И дали нам возможность вещать некоторое время без лицензии, потом появился институт лицензирования, мы получили лицензию на основании конкурса, потому что было несколько еще претендентов, но, поскольку мы вещали, нам и дали. Но вот этот человек и еще несколько нам поверили. Это была помощь человека, который потом стал моим другом, потом уже. Он значительно старше и в возрасте, такой старой советской в хорошем смысле слова закалки. Взяток не брал, а вот просто пришли какие-то мальчишки с горящими глазами… Представьте себе сейчас — приходим мы с кассетами или с дисками в министерство: «Мы вот хотим, дайте нам, пожалуйста, возможность». Над нами посмеются. А это было еще в Советском Союзе. Так что это был единственный случай, когда мне помог человек, которому меня просто порекомендовали, действительно по-настоящему, а так нет, конечно. И с книгой никто не помогает особенно. Ну, может, это и хорошо, потому что если про нее пишут, значит, она действительно нужна кому-то. Про нее пишут, слава богу.

ИЗ ЗАЛА: Юрий, спасибо, что вы мне предоставил право последнему задать вопрос. Вы буквально с языка сняли мой вопрос. Вот мы полтора часа беседуем. Первый раз в ваших устах прозвучала фраза о смене правительства. Ни аудиторию, ни вас эта тема не сильно трогает. Что это? Стагнация?

КОСТИН: Стабильность. Я хочу, чтобы нам было безразлично, кто у нас в правительстве.

ГИЛЁВА: А вы вопрос задаете или хотите, чтобы ответили так, как вы хотите?

ИЗ ЗАЛА: Нет, я хочу добиться ответа прямого. До этого вы действительно прямо отвечали.

ГИЛЁВА: По-моему, прозвучало.

КОСТИН: Я считаю, что это стабильность. Не знаю, со знаком плюс, но это стабильность.

ИЗ ЗАЛА: Стагнация — тоже стабильность.

ГИЛЁВА: Вам не нравится все-таки ответ. Вы хотите какой-то другой услышать явно.

ИЗ ЗАЛА: Не знаю почему, хочу. Юрий, вы помните 91 год и 93, и этим вы мне абсолютно импонируете. Я хочу, вы понимаете… Недаром я упомянул 68 год.

КОСТИН: Но я не совсем понимаю правда вопрос, но если вопрос, что это такое, с моей точки зрения, это стабильность. Есть в книге «Немец» диалог, когда наш герой спрашивает у немки, которую зовут Рита, как называется спецслужба Германии, и она не может ответить. Он говорит: «Ничего себе страна».

ИЗ ЗАЛА: Тогда, Юрий, почему вы удивляетесь, что Жукова считают маршалом, который сражался против Наполеона.

КОСТИН: Нет, это другая тема, история.

ГИЛЁВА: Другая тема, да. Мне кажется, это здорово — эта тема уже сегодня звучала, — когда кто-то позволяет себе не быть подверженным стереотипам. В данном случае, мне кажется, вы хотите Юрия под какие-то свои стандарты подогнать.

КОСТИН: Я знаю некоторых люди, которые в администрации работают, которые даже не являются моими товарищами. Мы с ними общаемся на тему книги, встречаемся. В частности, насчет книги было общение с одним большим человеком в администрации, ему 38 лет. Он так же мыслит, как и я. Новый министр информации и печати, ему 41 год, у него хороший бэкграунд, у него хорошие глаза, помните: «Дорогой, у тебя хорошие глаза, сразу видно, что ты добрый человек». Не знаю, все же состоит из людей в администрации. Я очень надеюсь, что при прочих равных они смогут что-то изменить. Ну, где в нашей истории было все гладко?

ИЗ ЗАЛА: Нет, вы уже сказали слово, которое меня вполне устраивает, вы сказали, что нужно что-то изменить.

ГИЛЁВА: Если вас это устраивает… У нас есть негласная часть, которая называется «Заговорчики», когда гостя очень долго мучают и не выпускают, хотя официальная часть давно закончилась, но тем не менее я предлагаю как раз этим воспользоваться, если Юрий позволит, и на этом завершить нашу официальную часть с большой благодарностью Юрию Костину. И вот я бы лично хотела пожелать вам вдохновения и писательского признания, потому что какой писатель без аудитории, собственно.

КОСТИН: Спасибо вам. Спасибо, что пригласили, спасибо этому заведению, спасибо всем вам, мне очень приятно, что столько много людей пришло сегодня на эту беседу, спасибо. Надеюсь, что я вас не разочарую в будущем своими экзерсисами литературными.

ГИЛЁВА: Ни в коем случае, мы теперь будем внимательно следить. Вот фотографии, какие-то текстовые моменты — может быть, кому-то захочется вернуться и прочитать. Вы это сможете сделать на сайте www.razgovorchiki.ru. Спасибо.

info@razgovorchiki.ru

«Китайский летчик
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25