Разговорчики №52. 20 июня 2008 г.
Тема: «Зачем музыканту театр?»
АННА ГИЛЁВА: То, что сейчас будет происходить, называется ток-шоу «Разговорчики», и его делаю я в этом клубе уже почти четвёртый год. Меня зовут Анна Гилёва, и в «Разговорчики» приходят выдающиеся деятели искусства, культуры и шоу-бизнеса. Мы вместе с ними обсуждаем вопросы, которые нас волнуют. Как правило, в «Разговорчики» приходят люди, с которыми есть, что обсудить и которым есть, что сказать. И у нас сегодня такой герой…
СЕРГЕЙ БАБКИН: Не герой.
ГИЛЁВА: Музыкант и актёр Сергей Бабкин.
БАБКИН: Здравствуйте.
ГИЛЁВА: У нас есть несколько не то чтобы правил, но какая-то такая устоявшаяся традиция. Я думаю, что нет смысла её как-то сегодня нарушать. Обычно я начинаю задавать вопросы, а потом вы подключаетесь, и мы приятно проводим время. Сегодня у нас несколько необычные «Разговорчики», потому что, как правило, это всё проходит вот там, в «Доме Кукера». А сегодня мы восседаем на сцене, потому что пятница и потому что после «Разговорчиков» будет концерт Сергея Бабкина. У нас сегодня просто двойное удовольствие, что, в общем, редкость. И ещё. У нас есть тема, она звучит так: «Зачем музыканту театр?» Но, я думаю, эта тема ни в коем случае не помешает нам обсудить и другие вопросы. Ну и, пожалуй, ничто не может помешать нам начать.
БАБКИН: Да, перед тем, как начать, я хотел бы сказать, что я очень рад, для меня большая честь участвовать в ток-шоу «Разговорчики». И ещё хотел сказать, что это очень — не знаю, правильное ли это слово — удобно для сегодняшнего дня… Получается, когда начнётся концерт, — даже не концерт, а квартирник он называется, но здесь, в «Лётчике», всё, что происходит на сцене, как ты его ни называй, всё равно это концерт будет — поэтому там вопросов никаких, не буду говорить: «Хотите, между песнями задавайте вопросы». Этого уже не будет, будут просто уже песни. И всё.
ГИЛЁВА: То есть разговорную часть мы отработаем сейчас. Вы имейте в виду. Так что накапливайте свои вопросы и затем смело их задавайте.
БАБКИН: Да, а название мне очень нравится, только я бы его немножко переделал. Как звучит название?
ГИЛЁВА: «Зачем музыканту театр?»
БАБКИН: Я бы его переделал: «Зачём актёру музыка?»
ГИЛЁВА: Сразу, я так думаю, вы на этот вопрос и ответите.
БАБКИН: Вот так бы я, наверное, назвал сегодняшнюю тему.
ГИЛЁВА: Давайте сразу и ответим на этот вопрос.
БАБКИН: Давайте.
ГИЛЁВА: Давайте. Зачем актёру музыка?
БАБКИН: Зачем актёру музыка? Я слышал мнения разных режиссёров… Если актёр каким-то образом, мало-мальски связан с музыкой, хотя бы там самоучка, если закончил музыкальную школу — прекрасно. Если закончил консерваторию, то это вообще кошмар. Сначала консерваторию, а потом в театр на актёрское мастерство. Нет бы продолжил дальше. Мне кажется, что актёр должен чувствовать в себе… Этому обучают в институтах театральных: ритмика, слышать ритм, запоминать его, повторять. Это нужно. То есть я скажу: музыка актёру нужна! Очень.
ГИЛЁВА: Хорошо. Будем считать, что первоначально, в краткой версии вы на этот вопрос ответили. К деталям мы ещё вернёмся.
БАБКИН: Да.
ГИЛЁВА: Знаете, с чего я хотела начать? Я хотела спросить, чем вы сейчас живёте? Что поглощает максимум ваших сил, времени и внимания? На данном жизненном этапе.
БАБКИН: В «Театре 19» подходит к концу VI театральный сезон, и мы начали работу над новым спектаклем, название которого я не назову и автора тоже.
ГИЛЁВА: Чтобы не сглазить?
БАБКИН: Да, есть такое поверье в театре, что, пока ничего не сделано… У нас пока просто читки происходят, «застолье», «застольный» период. Мы пока читаем. Поэтому ещё нельзя ничего говорить. Пьеса очень хорошая, работа очень замечательная, большая, тяжёлая, прекрасная. Что ещё? 10-11 июля я планирую поехать с музыкантами под Донецк, в Донецкую область, там есть такой посёлок Еленовка, и там есть замечательная студия, на которой мы хотим записать альбом «Взблатнулось».
ГИЛЁВА: Это какой-то сборник песен в стиле шансон?
БАБКИН: Почему сборник? Это не сборник, это альбом. Он включает в себя 13 песен.
ГИЛЁВА: Вашего сочинения? Это не кавер-версии?
БАБКИН: Нашего сочинения. Пока на этом этапе всё. А! В конце июля у нас в театре будет перерывчик. Обычно так происходит — неделя. Мы заканчиваем сезон 12 июля и открываем следующий 19 августа. Который год мы уже так делаем: позже всех закрываемся и раньше всех открываемся. Будет неделя, и мы хотим поехать куда-нибудь на море. Где-нибудь с палатками, мы уже определились с ребятами, поедем, встанем там.
ГИЛЁВА: На какое море? Чёрное?
БАБКИН: Да. Точнее, там Крабовая бухта.
ИЗ ЗАЛА: А точнее? Точнее?
ГИЛЁВА: Видите, желают к вам подтянуться, составить компанию. А за границу вам не хочется? Турция, Египет, Южная Америка…
БАБКИН: Да нет как-то. Мыслей не было на эту тему.
ГИЛЁВА: Я знаю, что у вас про это очень много спрашивают, но тем не менее. Вы продолжаете жить в Харькове, несмотря на то, что Вы в Москве и в пределах страны вполне себе признанный музыкант. Мне кажется, это какой-то даже поступок. Почему вам там так хорошо, и, с другой стороны, чего вам там не хватает?
БАБКИН: С чего же начать? Лучше, наверное, с того, почему мне там хорошо. Не знаю… Потому что я там родился. Во-первых, любой, наверное, город или любое место, в котором ты живёшь, которое тебя притягивает и не отпускает, это, в первую очередь, наверное, люди. Люди, которые тебе не безразличны и с которыми ты ну уж совсем не хочешь расставаться, чтобы жизнь вас разрывала. Это, наверное, прежде всего. Понятно, что там очень много недостатков в Харькове, и они постоянно давят на голову, ходишь и как-то там про себя высказываешь недовольство, бывает и не про себя, а вслух. Но прежде всего, наверное, люди. Это театр, это команда, коллектив. Я точно знаю, куда бы я ни переехал, там такого взаимопонимания, такого…
ГИЛЁВА: Командного духа?
БАБКИН: Да-да, спасибо. Командного духа я не найду. «А почему вы не переедете?» — спрашивают иногда. Да пожалуйста, перееду, если только…
ГИЛЁВА: Всё окружение перенести.
БАБКИН: Да, собрать и… Да куда угодно, Господи, куда угодно.
ГИЛЁВА: А что за недостатки, по поводу которых вы так высказываетесь вслух и про себя?
БАБКИН: Недостатки? Культуры мало, на неё мало обращают внимание. Она там, в принципе, я так понимаю, нужна, но меньшему проценту населения Харькова. Б?льшему не нужна, и уже далеко, и уж совсем не нужна. Изначально город был мещанский, торговый. Он таковым и остаётся до сих пор. Барабашово (рынок в Харькове. — «Р».) растёт. Скоро будет, наверное, город Барабашово, а Харьков будет в Барабашовской области. Вот эти все вещи. За городом никто не следит, он никому не нужен: дома разрушены, дороги страшные — все эти обычные проблемы. Они, наверное, есть в каждом городе. Просто я живу в Харькове, вижу это и говорю. Каждый может сказать то же самое о своём городе.
ГИЛЁВА: А на спектаклях у вас аншлаги в городе?
БАБКИН: На спектаклях аншлаги. Это, слава Богу, хорошо. Даже сейчас, когда у нас, казалось бы, стоят такие жаркие погоды. Смотришь: погода замечательная, вечер, видишь людей с рюкзачками, с какими-то карематами куда-то отправляются за город, и думаешь: «Ну, какой дурак сегодня придёт в театр?» И всё равно приходят. Зал двухсотместный, 120 человек приходят. Спектакли, которые уже идут 7 лет, некоторые 5 лет…
ГИЛЁВА: А на них всё ходят и ходят.
БАБКИН: Ходят и ходят, да.
ГИЛЁВА: Ничего себе! То есть какой-то части населения всё-таки не чужда культура.
ИЗ ЗАЛА: 120 человек.
БАБКИН: Вот я про них и говорю. Да, 120 человек. Вот их бы с собой забрать и куда угодно можно было бы. И показывать им спектакли, песни петь.
ГИЛЁВА: Знаете, есть такая байка. На самом деле, из Харькова Людмила Гурченко. И есть такая байка, что Рязанов, когда она начала у него сниматься, у неё был жуткий говор, и он ей всё время говорил: «Люся, Харькiв!» То есть он её подкалывал, чтобы ей как-то пришлось работать с речью, с артикуляцией и так далее. Я вот к чему это говорю. Были ли у вас ситуации, когда вы приехали в Москву и почувствовали, что вам надо как-то менять своё сознание, менять, я не знаю, речь, способ выражения мыслей, ещё что-то, потому что вы там во что-то не встраиваетесь. Или не было такого? Или вы думали: «Лучше пусть мир под меня подстраивается, пусть он прогнётся под меня, такого, какой я есть»?
БАБКИН: Не знаю, мне, в принципе, не нравится говор весь этот харьковский. С другой стороны, тоже обижаться на это нельзя, если человек вот так (пародирует харьковский говор) разговаривает с тобой: «А шо там такое? А де? А шо? А ля!» С другой стороны, понимаешь, а чего ради он будет следить за своим произношением, правильно говорить, не «лякать», не «шокать», не «тюкать»? Зачем? Если он работает, допустим, на Барабашово.
ГИЛЁВА: Барабашово, я как понимаю, у вас там какой-то экзотический район.
БАБКИН: Можно рассказать своими словами, шо там де продаётся, шо по чём, шо по деньгам там. Всё и так будет понятно: и те, кто покупает, и те, кто продаёт, найдут общий язык. Режет слух, когда человек как-то связан с искусством, пусть даже это изобразительное искусство, музыка, театр, это немножко режет иногда. Я не помню, чтобы так ломал себя, чтобы у меня был такой говор. И я себе: «Так, хватит!» И давай себя ломать. У меня такого не было. Мне это не нравилось, поэтому просто не использовал, старался не использовать в разговоре, в речи, брать пример с людей, которые правильно говорят, и старался так же говорить. Когда мы приехали в Москву в самом начале, то спрашивали: «Вы откуда?» — «Из Украины, из Харькова». — «А, ну понятно». — «А что, слышно?» — «Да, слышно». Его и сейчас слышно, никуда от этого не денешься, надо жить. Нельзя так: ты жил 25 лет в одном городе, у тебя уши открыты, ты всё слышишь, всё впитываешь, как губка, и ты не можешь от этого уйти никак. Можешь закрыться в барокамеру и всё, и жить вот так, ходить с окошком, ничего не слышать, ни с кем не разговаривать и самостоятельно себя внутри как-то делать. А когда переезжаешь куда-то, всё равно это слышно тому человеку, который живёт в совершенно другой культуре, в другой культуре речи изначально.
ГИЛЁВА: Но это не то, чего стоит стыдиться?
БАБКИН: В принципе, я стараюсь, чтобы акцента не было. В театре, мне кажется как актёру, что у актёра в принципе не должно быть никакого акцента. Вообще никакого. Чтобы нельзя было узнать, если, конечно, не ярко выраженная внешность, откуда ты, ты какой национальности, откуда ты приехал.
ГИЛЁВА: Почему? Потому что у актёра должны быть стёрты эти личные черты?
БАБКИН: Абсолютно стёрты. Для того чтобы он легко мог брать какой-то образ. Вот ты образ берёшь и работаешь с ним. А если у тебя изначально какая-то штучка есть, то она будет везде лезть, она будет везде, в любой роли видна и слышна.
ГИЛЁВА: Это мы в большей степени говорили про речь, про говор, про акцент. А если говорить про образ мыслей? Вы чувствуете, что вы в чём-то провинциальный человек?
БАБКИН: Как правильно? Провинциализм?
ГИЛЁВА: Провинциальность.
БАБКИН: Вот да, правильно, спасибо. Провинциальность, мне кажется, это не месторасположение. Так же, как и разруха, о которой Булгаков говорил в «Собачьем сердце» словами Преображенского, что она не в туалете, а в мозгах. Провинциальность тоже вот здесь, в голове. То есть если ты себя считаешь провинциальным актёром, кем угодно, человеком из провинции, ну и считай себе на здоровье. Значит, ты себе сразу отрезаешь путь, какие-то ставишь себе стеночки, оградки, границы: «Я вот здесь, ну, я вот так. Ну, я вот что? Ну, а как?» —
«А туда?» — «Куда туда? Туда — не. Там ооо! А я шо? Я тут. Нет». Это всё равно тут, это всё равно в голове. Я не считаю себя провинциальным актёром, и я не считаю, что живу в провинции. Харьков изначально был первой столицей Украины. Я считаю, что я живу в столице, в столице Украины. До сих пор.
ГИЛЁВА: Приходилось ли вам ради каких-то вещей — это сейчас какие-то очень абстрактные вещи, но тем не менее, если это утрируешь, то это позволяет больше обозначить вещей — ради славы, денег, карьеры делать какой-то выбор, который вам не свойственен, идти на компромисс с самим собой? Были такие ситуации, когда нужно было где-то там на что-то наступить, чтобы получить какой-то там, ну, не контракт, но, не знаю, возможность где-то выступать или возможность быть более известным, востребованным и так далее?
БАБКИН: Нет, слава Богу, нет, не было такого. (Стучит по столу.) Не помню, по крайней мере. Если бы было, я бы, наверное, помнил, а может, не помнил. А может, и было. Надо вспомнить, но это долго. Да и лучше не вспоминать. Хотя не было, точно не было.
ГИЛЁВА: Известность и признание, понятное дело, что это разные вещи. Вам, наверное, важнее признание? Вам его достаточно?
БАБКИН: Мне важнее, что человек для себя почерпнёт. Так же, как человек, прочитавший книжку какую-то, он что-то для себя из неё вынес. Она пошла либо ему на пользу, либо ему во зло.
ГИЛЁВА: Либо никуда не пошла.
БАБКИН: Да, совершенно человек остался к ней равнодушен. Также мне интересно, чтобы человек, который пришёл в театр на спектакль, чтобы он ушёл… Чтобы мы, актёры, потратились на сцене и постарались максимально донести ту мысль, которую несёт весь спектакль целостный и каждый актёр свою роль по отдельности, и чтобы он с чем-то ушёл. Чтобы он не просто так пришёл, заплатил деньги и просто так посмотрел, послушал просто так и просто так ушёл. Никакой: как пришёл, так и ушёл. Чтобы он в чём-то поменялся, чтобы он для себя что-то почерпнул. Может быть, он пришёл с каким-то вопросом внутренним, и мы постарались на этот вопрос ответить и ответили. Дай Бог, если получилось ответить, то это классно. Хотя бы одному человеку получилось ответить за сегодняшний вечер — класс, всё, отлично.
ГИЛЁВА: А почему вы говорите только про театр? А концерты?
БАБКИН: И концерты тоже. Приходят люди на концерты — от каждой песни и от концерта в целом: когда человек уходит, что он с собой уносит. Некоторые люди потом говорят: «Спасибо большое, у меня был такой период в жизни, я послушала, мне очень помогло, мне стало легче. Спасибо большое. Я был запутанный, зашёл в тупик, а я послушал, и мне очень помогло, я понял. У нас схожи очень мысли, понимание есть». Это приятно всегда, всегда здорово. Результат. Не знаю, можно назвать это результатом?
ГИЛЁВА: Это то, ради чего вы живёте?
БАБКИН: Да. Делай то, что делаешь.
ГИЛЁВА: Я знаю, что вы всячески пытаетесь в музыкальном своём творчестве отмежеваться от понятия бардовской песни. Да?
БАБКИН: Да, пытаюсь.
ГИЛЁВА: А почему? В чём вы не бард? Почему вы так хотите от этого отделиться?
БАБКИН: Потому что я не заканчивал высших заведений с точными науками.
ГИЛЁВА: А! Вы думаете, что это обязательно какой-нибудь физик, который поёт под гитару у костра?
БАБКИН: Да, в кедах, с рюкзаком, рюкзак не снимая. И палатка ещё сзади стоит. И их много, они бородатые и в очках. Нет, ну я шучу. Я не знаю почему. Может быть, кто-нибудь объяснит. Я не считаю себя бардом. Я не бард. Ну какой я бард? Ну, не бард я. Я актёр, я самоучка на гитаре, песни начал писать с 14 лет, сочинять там словечки, смешные сначала, потом шире, шире смотрел на мир, глубже, глубже, выше, выше. Как парабола. И сейчас такие песни пишу. Какие буду через пять лет, я не знаю. Да какая разница? Вообще, я не понимаю. «Вы считаете себя бардом?» — «Да, считаю». — «А, ну хорошо». —
«Не считаю». — «А, ну ладно». А разбираться, почему — а ну его.
ГИЛЁВА: Вот вы называете очень часто в интервью Высоцкого как человека, творчество которого на вас повлияло.
БАБКИН: Да, но не только на меня, на многих.
ГИЛЁВА: Да, но мы про вас сейчас говорим, уж извините, не забывайте. Вы сказали, что вы похожи с ним тем, что тоже поёте песни под гитару…
БАБКИН: И работаю в театре.
ГИЛЁВА: Да, в вас никто не вкладывал деньги, никто не создавал некий образ, имидж и так далее. И всё. А есть какие-то вещи в его судьбе, от которых вы хотите прямо отмежеваться: «Я не Высоцкий». Понятно, что вы Сергей Бабкин, не Высоцкий, но в том плане, что какие-то вещи, может быть, вы, глядя на него или другого творческого человека, не хотели бы повторить.
БАБКИН: Ну да, я уже полгода не пью. (Смех и аплодисменты.) Это очень легко далось, я не думал, что так, я был поражён сам себе, родные уже пытались: «Давай в больницу, мы тебя зашьём, мы тебе ракеты вколем». — «Да не надо мне!» А потом как-то раз — и всё. Сам как-то раз — и всё. И вот до сих пор не то что не тянет… Не знаю, почему так произошло, почему такое чудо произошло в жизни… Я-то знаю, почему оно произошло, но вам не скажу.
ГИЛЁВА: А как вы тогда подпитываетесь? Где берёте подпитку? Какой допинг используете?
БАБКИН: То есть вы считаете это подпиткой? Я как раз считаю наоборот, что всё это время это была «упитка». «Припитка», «запитка». А подпитка… Вот сейчас как раз начинается подпитка. От всего: вот девушка фотографирует — от неё подпитка.
ГИЛЁВА: Девушке приятно.
БАБКИН: Я просто сравниваю того человека, который был и который сейчас я. Хоть и долгое время надо… Я не пью и всё. Я не призываю: «Ты не пей!» Не подбегаю, если компания стоит, выпивает: «Ребята, ну что вы делаете? Это же такое дерь… Ребята, займитесь нормальным делом. Как бросите пить, так откроются глаза!» Я так не делаю, нет. И не буду этого делать. Я просто прекратил и всё. Я сейчас наблюдаю, как вокруг начинают… Я ничего не говорю, я просто живу так. И если компашка какая-то: «Серёга, ну что?» — «Нет, я не пью». — «Да?» (Делает озадаченное лицо.) И пошёл. Я сейчас наблюдаю, что те люди, которые были рядом, и мы это дело потихоньку…
ГИЛЁВА: …разделяли.
БАБКИН: Сейчас какие-то лишние люди уходят. Знакомые, которые раньше казались знакомыми за этим делом, их как-то уже нет. Раньше, когда спектакли, мы сидели не часто, но бывало, выпивали, обсуждали что-то. Этого уже нет, просто обсуждаем, не выпиваем. Чай пьём, кофе, иногда сладкое можно. Иногда, сладким тоже не надо злоупотреблять. Это такое дело.
ГИЛЁВА: А есть ли какой-то творческий человек, судьбу которого не то чтобы хотелось повторить, но судьба которого вас вдохновляет? Вот вы смотрите и думаете: «Молодец, хорошо, красиво жил, я хотел бы так»?
БАБКИН: Жил?
ГИЛЁВА: Ну, не знаю. И из современников, и из тех, кто там.
БАБКИН: Ну как? Ты же не знаешь, как человек живёт. Видишь только маленькие отрывочки. Если мы говорим о музыканте, видишь только: вот поёт он песню. Пропел он песню, ушёл. Куда он ушёл? Непонятно, куда он ушёл. За кулису куда-то пошёл, а там ты ничего не знаешь: где он, какая у него жизнь, чем он живёт, как он живёт.
ГИЛЁВА: Но если говорить о творческой судьбе, об этих внешних проявлениях? Как о музыканте, певце, актёре?
ИЗ ЗАЛА: Наполеон!
БАБКИН: Наполеон? Так он жил, мы же говорим о том, кто живёт.
ГИЛЁВА: Нет, можно и кто жил.
БАБКИН: Тем более тут тёмный лес, ничего не понятно. Как он жил? Как он прожил? Хоть бы о тех, кто живёт ныне, подумать. Я не знаю.
ГИЛЁВА: Ну и ладно.
БАБКИН: Мне кажется, Пётр Мамонов живёт хорошо.
ГИЛЁВА: Красиво?
БАБКИН: Очень так… забавно. Я бы хотел дожить до его лет и пребывать в таком расположении духа. Но опять же, я вижу только…
ГИЛЁВА: Внешние проявления?
БАБКИН: Да, то, что он исполняет как артист, то, что он рассказывает, что живёт в загородном домике, кофеёк утречком, зима — всё это мне очень нравится, класс. Мне он очень симпатичен.
ГИЛЁВА: У нас вопросы в зале созрели?
ИЗ ЗАЛА: У меня был вопрос по поводу алкоголя, но вы уже на него ответили. Вашу песню «Надо больше пить» мы с друзьями обычно в три утра включаем, когда в пятницу после работы встречаемся и… Вот раньше было такое: вы любили под гитару посидеть? Бывало, да?
БАБКИН: Ну, конечно.
ИЗ ЗАЛА: Просто интересно. У нас спор был: можно ли написать такую песню и абсолютно не выпивать.
БАБКИН: Конечно, нет. Но всё равно, хотя песня была написана в период, когда выпивали и собирались…
ИЗ ЗАЛА: Речь о том, что уже пора заканчивать.
БАБКИН: Да, если правильно меня понимать. Я почему-то всегда надеюсь, что её правильно понимают, а не прямо:
«Надо больше пить!», — и все давай: «Надо больше пить! Надо!» Я придумал наоборот.
ИЗ ЗАЛА: Мои друзья делятся строго наполовину. Одни: «Надо больше!», — другие: «Пора-пора».
БАБКИН: Ну да, мнения разные.
ИЗ ЗАЛА: Ваша карьера, я читал, не знаю, правда-неправда, началась с Казантипа. Я правильно понял?
БАБКИН: Да.
ИЗ ЗАЛА: А вы собираетесь туда ещё как-нибудь заехать?
БАБКИН: Была такая идея в этом году в начале августа, но я отказался, потому как опять всё туда же упирается.
ГИЛЁВА: Надоело тусоваться?
БАБКИН: Ну я в принципе человек-тусовка: где тусовка, там и я. Почему я отказался, потому что Казантип сегодняшний — это не тот Казантип, который был тогда. Не хочу уподобляться: «А вот тогда было во! Казантип был хорош. Сейчас там что? Там не то». Не в том дело. Есть там, наверное, такие участки, такие настроения, какие были и тогда, но как-то разрозненно. Люди приезжают и рассказывают, а я слушаю. Я не хочу туда ехать. Приехав туда, получается: «Я с вами, чуваки!» Я тогда поддержу всё это дело. Все сидящие здесь были на Казантипе?
ЗАЛ: Нет.
БАБКИН: Но кто-то был?
ОДИН ГОЛОС: Да.
БАБКИН: Те вещи, которые там происходят, разные, разнообразные, очень разные вещи, очень много и очень разные, я и не хочу. Лучше пусть они там потусуются на Казантипе, разъедутся, и потом встретимся как-нибудь отдельно в городе у каждого, в клубике маленьком, поговорим.
ИЗ ЗАЛА: Новогодней ночью как-то смотрел кино и увидел, что вы там снимались.
БАБКИН: «Сокровище»?
ИЗ ЗАЛА: Да-да-да. Очень маленькая роль: вы там на машине приехали и уехали. Есть ли какие-то предложения больших ролей?
БАБКИН: Планируется фильм в Киеве. Я ездил на три дня, мы трейлер снимали, как в кинотеатрах показывают. Сняли, я ещё не видел, но режиссёр монтирует сидит и говорит, что очень классно получается всё.
ГИЛЁВА: А там какая-то значительная роль?
БАБКИН: Да, главная роль. Там вообще мало людей в фильме.
ГИЛЁВА: Круто.
БАБКИН: Практически монофильм получается. Один герой блуждает, блуждает, ему встречается там на пути четыре или пять персонажей.
ГИЛЁВА: А про что кино?
БАБКИН: Может, в кино тоже так нельзя, как и в театре, ничего говорить о том, что ещё не вышло. Про что кино? Кино странное, такая фантастика, мистика, такой какой-то…
ГИЛЁВА: Про жизнь?
БАБКИН: Треш, трип.
ГИЛЁВА: Ух!
БАБКИН: Есть там какие-то такие нотки. Не знаю, как его назвать. Наверное, словом «фантастика».
ИЗ ЗАЛА: Когда ждать фильм?
БАБКИН: Съёмки планируются осенью этого года. А когда он выйдет? А! Мы ещё смеялись. Когда снимали на площадке, и сразу на плейбек выходит, и человек, который сидит за ноутбуком, мало-мальски черново монтирует, даже не монтирует, а просто соединяет. Сделали какой-то кадр: я битой замахиваюсь и об экран бью, он — бабах! — разбивается, и они поставили по-английски «May, 2009». Всё это с музыкой.
ИЗ ЗАЛА: У кого из режиссёров европейской школы или американской Вы бы хотели сниматься? Может быть, есть какой-то блокбастер голливудский или европейский?
БАБКИН: Мне нравятся про авантюристов фильмы, когда авантюристы всё крадут, убегают, и всё хорошо заканчивается. «Одиннадцать друзей Оушена», «Двенадцать», «Тринадцать».
ИЗ ЗАЛА: А в роли Джека Воробья?
БАБКИН: Исторические такие? Классно, мне нравится. Потом поговорим после этого?
ИЗ ЗАЛА: Обязательно.
ГИЛЁВА: Наверное, предложение будет там от голливудского продюсера.
ИРИНА СЕДОВА: Я хочу спросить, Серёжа, ты, когда говоришь о том, что чувствуешь призванием и своей целью помогать людям своим творчеством, будь то актёрство или песни, тебе не кажется, ну, может быть, казалось, что, чтобы иметь силы и право на то, чтобы говорить: «Да, я хочу помогать людям, чтобы они понимали и им становилось легче», — нужно иметь какой-то свой пьедестал? Не каждый человек с улицы, который, может быть, хочет помочь советом или песней, не каждый его будет слушать и так далее. Скажи, пожалуйста, был ли какой-то момент в твоей жизни, когда пришлось избавляться от ложной скромности, или, я не знаю, ты родился, и тебе сразу говорили, что ты гений, далай-лама и всё, что ты ни сделаешь, будет в помощь людям? Когда был момент, когда ты понял, что можешь помогать людям своим творчеством? Когда ты из простого парня из подъезда с гитарой превратился в такого, которому говорят: «Спасибо, я всё понял»? Первое время тебя смущало, когда тебе говорили: «Серёга, у тебя классные песни»? Одноклассники в школе. Ты смущался от того?
БАБКИН: Да.
СЕДОВА: Потом перестал?
БАБКИН: Нет, я до сих пор.
СЕДОВА: Но ты же чувствуешь по-другому?
БАБКИН: Пока я себе сам не скажу: «Да, она готова, её можно кому-то спеть», — я не буду петь. Слушатель первый я. Если скажу нет, её не будет, если да, то кому-то её спою. Если друг скажет: «Классная песня», — я скажу спасибо, но всё равно буду считать, что что-то там не то.
СЕДОВА: Тогда это получается как-то зазнайски: «А я вот очень крут и крутые песни пишу».
БАБКИН: Нет, я говорю про то, чтобы кто-то что-то вынес для себя из песен.
СЕДОВА: Но как творческому человеку стать таким?
ГИЛЁВА: Может быть, я попробую вопрос переформулировать? Как если бы Сергей задавал себе вопрос: «Кто дал право мне говорить от имени кого-то и других учить, как жить?» Ну я так утрирую. Почему вы можете, а кто-то не может? Почему вы вправе это делать?
БАБКИН: Все могут.
СЕДОВА: Или ты считаешь: «Я для себя песни пишу. Что они все ходят и благодарят меня?»
БАБКИН: Опять же я цепляюсь за тебя. Я же не ходил, не зазывал: иду с гитарой по улице, или сижу, или звоню: «Ребята, приходите ко мне сегодня вечерком». И так одному, второму, третьему. Сел: «Ребята, привет. Сейчас я вам спою». И погнал по песням. Такого не было. Просто при любой возможности, когда можно было спеть, я пел те песни, которые, как мне казалось на тот момент, могут звучать, за них не стыдно. Когда просили: «Спой что-нибудь», — пел. Везде: на улице пел, когда гуляли.
ГИЛЁВА: Почему? Потому что вы не могли не петь? Или потому что Вы считали, что должны сейчас что-то очень важное донести до людей? БАБКИН: Нет, об этом никто не думал. Просто есть песни, умеешь играть на гитаре и ещё разок на гитаре — за радость для себя. Вспомнить, сыграть. Когда просят, отказывать как-то… И зачем? Это же здорово! Тебя просят спеть песню, ну и поёшь. Если кому-то это ещё и понравится, то это вообще класс. Но я не считаю себя проводником чего-то. Это не так, что через меня что-то проходит, и я доношу.
ГИЛЁВА: Никто не диктует?
БАБКИН: Нет.
СЕДОВА: Значит, ты можешь себе сказать: «Я это делаю, и, очевидно, я талантливый чувак, раз всё вот так происходит».
БАБКИН: Я не могу себе сказать, что я талантливый чувак. Если ты скажешь мне: «Ты талантливый чувак», — я тебе скажу: «Раз ты так считаешь, спасибо».
СЕДОВА: А сам-то ты как?
БАБКИН: Я никак. Зачем, чтобы я как? Лучше я никак. Вот моя позиция. Я не хочу никак. Я хочу думать, как точнее песню донести, ведь песню можно по-разному донести. Одну песню можно сыграть в разных настроениях, но только то настроение нужно поймать и чётко донести то, о чём там написано, чтобы оно совпало с психофизикой и чтобы оно всё вместе гармонично сыграть, хорошо, чтобы правильное дошло, то, что нужно. Не просто спел песню. Просто спеть песню нельзя. Песню петь не просто… надо.
СЕДОВА: Да ладно, какой-то долгий получился разговор.
БАБКИН: Нет, нормально, это хороший разговор. Спасибо за вопрос.
ГИЛЁВА: Просто какие-то вещи сложно, наверное, проговорить.
БАБКИН: Да, непросто.
ИЗ ЗАЛА: Раз коснулись песен, во-первых, огромное спасибо за них. Иногда, когда под нужное настроение, пару раз даже всплакнуть хотелось. Под тяжёлое настроение. Хотелось бы узнать, почему они такие грустные, тяжёлые? Это какой-то период у тебя?
БАБКИН: Сейчас я понимаю, почему такой контраст, почему все спрашивают: «Почему у тебя такие тяжёлые песни?» Я понимаю сейчас, почему-то сейчас я это подумал, понял. Если бы я вёл себя по жизни как-то вот так. (Делает мрачное, задумчивое лицо и говорит басом.) Добрый вечер. Как-то вот так. Вопросов бы не возникало, было бы всё ясно. А зачем грустить? На фига? Много ведь всего. Я это отображаю, вот оно и выходит, но я не хочу, чтобы на меня это давило. Оно есть, и получаются такие песни, потому что нельзя это не замечать.
ГИЛЁВА: То есть это способ как-то это переварить и от этого избавиться?
БАБКИН: Наверное, может быть, и так. Чтобы не держать в себе.
ИЗ ЗАЛА: То есть ты работаешь, у тебя всё в порядке?
БАБКИН: У меня да, а вокруг не всё в порядке. Поэтому и песни такие.
ДАРЬЯ САРКИСЯН: Серёжа, у меня два вопроса. Первый: тебя не коробит, когда ты видишь на своих концертах, что под твои «весёлые» песни люди начинают танцевать, им очень весело, и они реально считают, что «Белые рубашки» — это так прекрасно?
БАБКИН: Да ради Бога.
САРКИСЯН: То есть люди твоё творчество не понимают.
БАБКИН: Нет, понимают, но по-своему.
САРКИСЯН: Ну хорошо.
ГИЛЁВА: Не понравился ответ, судя по реакции.
БАБКИН: Ну немножко. Не знаю, в принципе, это не должно коробить. Почему? Мы ездили в Барнаул первый раз в жизни, играли там. И играли какую-то медленную композицию, и парень пригласил девушку на танец, и они под сценой начали танцевать красиво. Для меня это немножко… Никогда не танцевали, а тут — бац! — пара танцует.
САРКИСЯН: Если песня «О тебе», то понятно, почему они танцуют.
БАБКИН: Да, но, с другой стороны, можно не танцевать. Хотя танцуют, ну и что?
САРКИСЯН: Значит, они считают песню весёлой и ритмичной.
БАБКИН: Значит, считают так.
САРКИСЯН: Значит, не доходит.
БАБКИН: Значит, не доходит.
ГИЛЁВА: Думаете с этим надо как-то бороться?
САРКИСЯН: Серёжа сам сказал, что для него важно, чтобы человек что-то вынес из его песен, его концерта.
БАБКИН: Да, но обращать внимание на то, как кто-то там вдвоём танцует… Есть и другие. А останавливаться и говорить: «Эй, что вы там танцуете? Вы не понимаете, про что песня! Вы же послушайте смысл! Потом забудете про танец. Послушайте!» Танцуют и танцуют себе. Танец — это тоже хорошо, это тоже проявление какого-то хорошего настроения.
САРКИСЯН: Ну хорошо. Второй вопрос. У тебя позавчера был спектакль, вчера был спектакль, сегодня концерт, завтра квартирник, послезавтра квартирник. Очевидно, какая-то есть усталость, недосып. Есть?
БАБКИН: Нет. А почему?
САРКИСЯН: Ведь очень много работы, репетиции, творческий процесс, какие-то регулярные мероприятия. По идее, на сон не должно хватать. Ты же всё время убегаешь после концертов, спел последнюю песню — и сразу же убежал.
БАБКИН: Усталость есть, но она приятная. Я же не делаю какую-то работу, которую меня заставляют делать. Это усталость, наверное, страшная. Это же я делал с удовольствием. Был спектакль — замечательно, был концерт — тоже. Есть ночь, можно поспать.
САРКИСЯН: Если есть ночь, это хорошо, конечно.
БАБКИН: Ночь есть.
САРКИСЯН: А не бывает жалко, что очень много время тратишь на разные вещи, а времени на то, что ты хочешь, не хватает?
БАБКИН: Конечно.
САРКИСЯН: Не хочется ничего поменять? У тебя постоянно куча каких-то проектов. С «Состоянием души», например. Ты же с ними репетировал, вы одну композицию с ними исполняли.
БАБКИН: Ты же сама говоришь: всего одну композицию.
САРКИСЯН: Они же не один такой проект, ты же ещё с кем-то записывался.
БАБКИН: Какой проект? Просто ребята попросили, чтобы я там поучаствовал. Собрались, репетнули разочек. «А вот можно я припев из своей песни спою?»
САРКИСЯН: Но ведь в это время ты мог что-то другое сделать.
ГИЛЁВА: Видимо, эта девушка хочет вас пожалеть. «Ты же устал, отдохни, Серёжа».
БАБКИН: Жалеть не надо. Ну, да, много. И что?
САРКИСЯН: И не хотелось бы в это время их просто куда-нибудь деть и делать то, что бы ты хотел.
БАБКИН: Нет, не хотелось. Зачем? Если бы не хотелось, нужно было бы с самого начала, когда человек пришёл и только начал тебе протягивать диск: «Сергей, а вы не хотите?..» — «Нет-нет, уходи».
САРКИСЯН: То есть ты умеешь говорить нет?
БАБКИН: Умею. По крайней мере, не «умею», а стараюсь, учусь правильно говорить нет, потому что, если всегда говорить да, это …
ГИЛЁВА: Чревато.
БАБКИН: Нельзя же всегда говорить да. Вот как вы считаете?
САРКИСЯН: Сложный вопрос, который я сейчас решаю.
БАБКИН: Хорошо, а всегда говорить нет?
САРКИСЯН: Нет.
БАБКИН: Так же, как и да. Поэтому их надо как-то чередовать. Да, нет, да, нет, да, нет, нет, нет, нет, нет, да, да, да, да, нет, нет, да, да.
ИЗ ЗАЛА: У меня один небольшой вопрос, очень важный для меня. Как Вы думаете, что такое любовь и в чём смысл…
ГИЛЁВА: …жизни?
ИЗ ЗАЛА: Да, и почему у вас так много песен про войну? Большое вам спасибо, очень рад, что вы мне уделили своё время.
ГИЛЁВА: До конца жизни, мне кажется, мы будем на эти вопросы отвечать.
БАБКИН: Первое: что такое любовь в моём понимании? Ну, может быть, было понимание такое, может быть, его и не было, но перебило понимание другое. Я как-то смотрел передачу, и поэт Евтушенко ответил на такой же вопрос. Мне это очень понравилось, меня это как-то — бумс! — то есть согласился я с этим. И когда спрашивают, я тоже так говорю. Сначала указываю, чьи авторские права. Он сказал, что любовь — это когда видишь отражение в другом человеке и что-то там ещё. Я не помню до конца. Но суть в том, что видишь отражение в другом человеке.
ГИЛЁВА: Отражение себя?
БАБКИН: Да. А тот человек видит отражение себя в тебе.
ГИЛЁВА: И? И всё?
БАБКИН: А дальше тишина. Что-то я хотел сказать и запутался.
ГИЛЁВА: Своими словами.
БАБКИН: Наверное, когда ты мало видишь себя, что ли. Весь погружён и всего себя отдаёшь этому человеку. Когда забываешь про себя, а думаешь только о нём. Наверное, так. (Аплодисменты.)
ГИЛЁВА: У нас ещё два вопроса на повестке.
БАБКИН: А! Второй вопрос: в чём смысл жизни? Ну, это простой вопрос. Засечём время, поехали. Итак, в чём смысл жизни? Бум! Отвечает Фёдор Двинятин. А как вы думаете, в чём смысл жизни?
ГИЛЁВА: Так нельзя. Вопрос был адресован вам. Вы у нас сегодня по всем вопросам.
БАБКИН: В чём смысл жизни?
ИЗ ЗАЛА: Зря бросил пить.
БАБКИН: Смысл жизни, наверное, в том, чтобы понять. Это А. Б. Что понять? Что-то такое понять. Наверное, надо прожить жизнь и понять.
ГИЛЁВА: Вот вы что хотите понять?
БАБКИН: Вот проживу и пойму. Я на пути к пониманию, поэтому мне сложно сказать.
ГИЛЁВА: Ну лет через тридцать.
БАБКИН: Да, лет через тридцать на том же месте, я думаю. А лучше через сорок. Тогда я, наверное, не буду задумываться, что ответить, я, наверное, отвечу.
ГИЛЁВА: Ну и про войну.
БАБКИН: Да. Ну, извините. Такой вопрос, лёгкий, но просто не готов. Про войну. Почему песни про войну? Отвечаю. Объясняю. Так как получилось, что я родился в семье военного. Папа мой подполковник, сейчас уже в отставке. Брат мой действующий майор. Наверное, большей частью поэтому в моих детских мозгах отложилась вся эта романтика, когда папа брал меня на всякие полигоны, учения, я сидел ел кашу перловку с солдатами. Мальчишка был, может, лет девять-десять. Стрелял из «калаша». Настоящего. Лежали курсанты, они стрельбище сдавали. И я лежал маленький. Папа лежал тоже, поддерживал. Потом бегал в конец, собирал эти… Там такая насыпь, они стреляют, и, если мимо, то туда, в насыпь, и собирал все эти пулечки, гильзы. Сколько этого железа дома было! Ужас. Самолёты эти. Я везде за ним в училище ходил. Идёшь с папой, папе отдают честь. (Кричит нечленораздельно, отдавая честь.) Проходишь с папой… Классно. В самолёты садил меня, везде с техникой лазил. И гранату бросал из окопа. Тоже настоящую. Давали. Сказали: «Крепко держи». Это же нельзя, а я рассказывают всё. Но уже по шее не дадут, папа всё равно в отставке. Бросал — фюи! — там пролетало всё. Наверное, и это ещё отложилось. Плюс отношение меня, юноши, к войне: дед воевал, много рассказывал. И фильмы про войну. Есть офигительные, действительно любимые фильмы про войну. Когда смотришь по несколько раз. И, конечно же, Владимир Семёнович тоже внёс лепту своими песнями, своим отношением к войне. Всё это в совокупности сделало так, что не могло из меня не выйти какой-то песни про войну.
ИЗ ЗАЛА: Большое вам спасибо за ответ и большое вам спасибо за ваше отличное творчество.
БАБКИН: Спасибо.
ИЗ ЗАЛА: Я немножко перебью. У меня материальный больше вопрос.
ГИЛЁВА: Сколько вы зарабатываете?
ИЗ ЗАЛА: И скорее даже не вопрос, а просьба. Можно сделать так, чтобы сайт sbabkin.com как-то обновлялся? Сколько ни заходишь на него, там всё одно и то же. И песни, которые там выложены, они же не просто так выложены, а чтобы их скачивать.
БАБКИН: Да?
ГИЛЁВА: Какой-то больной вопрос, я чувствую.
БАБКИН: Спасибо, что подсказали.
ИЗ ЗАЛА: Очень обидно.
БАБКИН: Мне вот не обидно. Я знаю, что он существует.
ИЗ ЗАЛА: А, то есть он к вам не относится?
ГИЛЁВА: То есть это кто-то делает?
БАБКИН: Сайт делали ребята, они сообщили, что сделали сайт, я говорю: «Хорошо». У меня компьютера нет, соответственно, и Интернета нет. Иногда, очень редко, я захожу в интернет-кафе, и то, чтобы что-то напечатать и вывести на бумагу, или что-то отсканировать и отослать, или кто-то там что-то прислал на почту. В основном, там по картинке, по альбому что-то, дизайн, правки делаешь. Я обзаведусь, наверное, скоро этим делом. Я понимаю, что это поздно, что надо было пораньше, но всё как-то руки не доходили. Сейчас, наверное, дойдут. Ребята спрашивали, прислали какое-то письмо. Там содержание такое: сценарий фотосессии для сайта. «Мы хотим обновлять ваш сайт и высылаем вам сценарий фотосессии, которую вы сделаете». А сценарий такой: «Новости, форум… Вы должны сесть с колесом, желательно, чтобы это был велосипед, с одним колесом, цирковой. Сзади вас зонтики, ящики. Вы на фоне полузакрашенного забора. Ещё валяются банки с краской, неоткрытые. У вас на голове какой-то убор. Можно такой, такой и такой. Брюки лучше полосатые, ботинки…» Это одна, а там их много. И написано: «Вы должны с этим сценарием пойти к фотографу, сделать эту фотосессию и фотографии все отослать, и мы там всё поменяем и сделаем новый сайт». Ну и как вы думаете, я пошёл?
ГИЛЁВА: И как теперь с этим жить?
БАБКИН: Ну вот, я свернул, положил в конверт и отложил.
ИЗ ЗАЛА: Сергей, а у вас было когда-нибудь состояние, что хотелось просто всё бросить и куда-нибудь уйти? И как вы с этим боролись?
БАБКИН: Нет, слава Богу, такого не было. У друзей такое бывало, они делились, что хотелось гитару разбить, всё вдребезги, всё забросить куда-то. Это депрессия. Глубокая депрессия. Вообще, разные проявления, кто-то, может, пожёстче с этим справляется. Я даже думал: «Почему у меня такого нет?» Даже ждал немножко раньше. Юношеский максимализм. Человеку интересно: «Как это, когда хочется всё забыть, бросить, уехать прочь, чтобы не нашли, закопаться под землю?» Я вот ждал, но ничего не происходит. Грустно. То есть скучно. С чего бы это грустно?
ГИЛЁВА: Наверное, в каких-то других вещах весело зато?
БАБКИН: Да.
ГИЛЁВА: Я вот хочу спросить: чем для вас стало рождение сына? И какие открытия в семейной жизни вы для себя совершили?
БАБКИН: Рождение сына для меня было грандиозным событием в моей жизни. Сравнить с этим какое-то событие не могу, потому что это, пожалуй, самое большое, что у меня происходило в жизни. Это событие, от осознания которого ты садишься на землю, просто на асфальт. «Как? Всё?» — «Да, родила».
ГИЛЁВА: Это груз ответственности или что? От чего такое?
БАБКИН: Не знаю. Это какое-то чудо, когда появляется человек, маленький человек. И он похож на тебя, руки, ноги, голова. Это же не кукла, не собачка, не кошечка, не попугайчик, это человек! Настоящий человек, такой же, как и ты, только маленький ещё, только начинает, только родился. И ты такой же был. Как-то это словами… Кто-нибудь умеет написать? Невозможно выразить это чувство, когда ты понимаешь, что родился твой сын.
ГИЛЁВА: А насколько жизнь творческого человека, актёра, музыканта с кризисами и там, я не знаю, с какими-то взлётами внутренними, падениями, гастролями и так далее, насколько это совместимо с семейной жизнью?
БАБКИН: С семейной жизнью совместимо. Наверное.
ГИЛЁВА: Ну так как?
БАБКИН: Я считаю, что должно быть совместимо. Понимаете, что я имею в виду? Совместимо, и это будет совместимо.
ГИЛЁВА: То есть пока не удавалось совместить как-то гармонично?
БАБКИН: Как не удавалось? Не удалось, скажем так. Но я думаю, удастся. Уже удаётся. Да, вы понимаете, о чём я? (Аплодисменты.)
ГИЛЁВА: Понимаю, ну дай Бог.
БАБКИН: По-разному бывает, сколько всяких слухов, разговоров, что тяжело, когда человек занимается, вообще тяжело, невозможно. Сколько творческие люди попереженились, замуж повыходили. Но надо прежде всего думать о своей семье, оберегать этот очаг, чтобы в семье всё было хорошо. Всякое может быть, тем более, творческий человек.
ГИЛЁВА: А какой должна быть подруга или жена творческого человека?
БАБКИН: Я же сказал: отражение. Отражение, только противоположного пола. Очень удобно. Шутка. Нет, ну правда. Это так здорово, когда видишь себя в ней. А она видит себя в тебе.
ГИЛЁВА: Лучшее? Самое хорошее в себе?
БАБКИН: Всякое, лучше всё. Ничего чтобы не утаивать, всё чтобы насквозь было видно. Открывать всё, что у тебя есть, рассказывать всё. Чтобы она знала всё. И чтобы я знал всё. Чтобы мы друг о друге знали всё. Ну практически всё, допустим 95%. Потому что 5% никто никому никогда не скажет, унесёт с собой в могилу каждый эти 5%, никогда до конца не откроется. Есть что-то такое, что так глубоко сидит, что даже не знаю, что это. Может, это есть душа, но даже не знаю. Это есть душа? Да нет. Может, и не забирает с собой в могилу, но 95% уходит,
а 5 — улетает.
ГИЛЁВА: Вам в этом году будет тридцать лет. У вас есть по этому поводу какие-то невесёлые мысли, переоценка ценностей, ощущение, что что-то вы не сделали? Или «всё у меня получилось, удалось! Правильной дорогой идём, всё супер!»? Вот как?
БАБКИН: Что чего-то не сделал, нет, всё нормально. Сделал то, что сделал. Может быть, больше бы смог, но не получилось и не получилось. Хотя, а что больше? Что я не успел? Вроде, нормально всё. Это хорошо сказал Сергей Анатольевич Бычко, директор Дома Актёра в городе Харькове, где мы арендуем сцену и комнатку свою… Вчера было 8 лет «Театру 19», и он за столом это сказал. Он тоже не пьёт. Сколько же он уже не пьёт? Лет семь, наверное, а раньше… ой! Я не застал, но он рассказывал. Сидят все за столом, и он давай байки, байки, где там вытаскивали, откуда, из какого люка. И он говорит: «Я вам пожелаю…» Это он про театр говорил, а я перекинул на то, что тридцать будет, но можно и перекинуть. Театру 8 лет, и он говорит: «Половину своего пути вы уже прошли, осталась ещё половина и всё».
ГИЛЁВА: Всего восемь.
БАБКИН: Ну вот и мы тоже посмеялись так: «Как половина? Ещё не половина». К чему я это сказал, не понимаю. А! К тридцати. Половина уже.
ГИЛЁВА: То есть ещё тридцать лет можно ожидать, что вы нас будете радовать.
БАБКИН: Конечно, а то и больше.
ГИЛЁВА: Мы не возражаем.
БАБКИН: Я тоже.
ГИЛЁВА: По-моему, это такая прекрасная вещь, на которой можно разговорную часть нашего мероприятия завершить.
БАБКИН: Да? Как всё? Нет, подождите. Мы так не договаривались. Который час? Шутка.
ИЗ ЗАЛА: А можно вопрос? Пожалуйста.
ГИЛЁВА: Всё-таки да?
ИЗ ЗАЛА: Серёжа, скажи, пожалуйста, а как ты думаешь, можно ли актёру-мужчине ставить какие-то условия в отношениях?
БАБКИН: В отношениях между мужчиной и женщиной?
ИЗ ЗАЛА: Да, либо так, либо до свиданья. Либо ты делаешь так, как я сказал…
БАБКИН: Да всё, не надо, я понял. Нет, ни в коем случае нельзя, ни в коем. Ни женщина мужчине, ни мужчина женщине не должен ставить условий: вот так или никак. Это что такое? Если твоей половине не нравится что-то в отношениях, то не просто надо говорить: «Нет, мне в тебе это не нравится, убери это!»
ГИЛЁВА: Отрежь!
БАБКИН: «Прочь! С глаз долой!» Нет, если не нравится, мне кажется, нужно помогать как-то от этого избавиться, если это вредная привычка. Покажи пример. А как можно? А как нужно? А как ты считаешь правильным? Самому нужно как-то договариваться. Людям рты нужны, чтобы общаться, чтобы договариваться. Если проблема есть, надо о ней говорить, над ней работать, чтобы её не было. Выговаривать, выговаривать, выговаривать, найти какую-то причину и — фюи! — проблемы нет. А в чём проблема была? Ах, вот в чём. Надо садиться и оперировать друг друга, так, легонько. А эти все условия… Не нравится, так и иди гуляй.
ГИЛЁВА: Девушки как-то зажглись темой, продолжают. Про это же?
ИЗ ЗАЛА: Нет, я хотела узнать про театр. Вы собираетесь с театром в Москву?
БАБКИН: Есть такое дело осенью, кажется. Намечается что-то, но я не знаю точно. Это, кажется, как-то через Центр им. Мейерхольда. Скорее всего, у них это будет на площадке. Это опять же неточная информация.
ИЗ ЗАЛА: С Андреем, Sun'ом, как у вас сейчас отношения?
БАБКИН: Нормальные.
ИЗ ЗАЛА: Просто общаетесь? Так же, как и было?
БАБКИН: Просто общаемся, не так же, как и было, конечно. Видимся мы очень редко, созвонимся или увидимся где-то, встретимся на улице, или я захожу к ним домой. Недавно был, родилась же у них малютка, я посмотрел на неё.
ИЗ ЗАЛА: А вы с ним близкие друзья, которые делятся всем друг с другом, личными вещами, или вы коллеги хорошие были?
БАБКИН: Наверное, всё-таки коллеги хорошие были, если по-правильному сказать. Но сказать, что мы не друзья были, тоже нельзя. Он занимается теперь своей группой, ездит, репетирует, на это надо время, дни, часто его не бывает в городе. Я тоже занимаюсь театром, спектакли — всё это. С одними музыкантами, с другими, со вторыми, с третьими, делаем разную музыку.
ИЗ ЗАЛА: То есть вы, в принципе, друг для друга существуете.
БАБКИН: Да. Мы так занимаемся. Он в каких-то своих делах, у меня и театр, и музыка, и личная жизнь. Но находим время, чтобы созвониться, поговорить, поэсэмэситься и увидеться даже. Нину часто вижу, супругу его, она сейчас же гуляет. Это когда мы снимали квартиру в центре с коллегой Олегом Дидыком, а сейчас нам надо будет уже оттуда «фюи», потому что к хозяевам приехала дочка с мужем, они хотят им отдать, а мы говорим: «Ой, как хорошо, а мы хотели и сами уезжать отсюда». Это так видимся, Нину вижу в центре, а через дорогу Театр на параллельной улице. А сейчас будем уже почти за городом.
ИЗ ЗАЛА: Серёжа, а что такое «Холодильник» в песне «Муза»? Где это?
БАБКИН: Перед тем, как спеть песню, я объясняю. Сегодня тоже буду её петь и объясню.
ИЗ ЗАЛА: Какую книжку ты читаешь?
БАБКИН: Книжку? Никакую.
ИЗ ЗАЛА: А сценарий?
БАБКИН: Пьесу. Да, читаю.
ИЗ ЗАЛА: Я знаю, что у тебя пару лет назад была книжка Хармса.
БАБКИН: Была. Она есть.
ИЗ ЗАЛА: И как тебе?
БАБКИН: Хармс… Иногда просто не возвращаешься, а обращаешься. Зачем? Не знаю зачем. Прочёл, и дальше читаю.
ИЗ ЗАЛА: У тебя много друзей из театралки. Все творческие люди. А расскажи какой-нибудь самый запоминающийся, яркий момент из студенческой жизни, событие или эпизод, первое, что на ум приходит.
БАБКИН: Я почему-то не такой человек, которого можно спросить и он расскажет какую-то смешную историю. Вот его спрашивают: «А расскажите что-нибудь из театральной жизни, байки какие-нибудь, у вас же, актёров, театральных людей, байки всякие ходят, у вас же всякие смешные истории. А расскажите случай какой-нибудь смешной на спектакле был». Наверное, был какой-то случай.
ИЗ ЗАЛА: А из студенческой жизни?
БАБКИН: Какую историю из студенческой жизни? Какую? Я же не помню ничего, мы тогда пили крепко. Бывало, что вчера было не вспомнишь. Может быть, сейчас в данный момент я не помню, а когда закончится всё, я буду там сидеть, а потом могу к тебе прибежать: «О! Я вспомнил! Классная история». Наверняка так и будет. Я могу вспомнить. Но не сейчас.
ИЗ ЗАЛА: А преподаватели любимые?
БАБКИН: Много было любимых. По танцу, по сцендвижению, по мастерству, по пению. Пожалуй, по пению самый любимый преподаватель. Умница, заслуженная артистка Украины, прекрасный человек.
ГИЛЁВА: А вам бы хотелось сейчас куда-нибудь пойти и чему-нибудь поучиться?
БАБКИН: Да.
ГИЛЁВА: Чему и куда?
БАБКИН: Я бы хотел пойти в музыкальную школу.
ГИЛЁВА: Зачем?
БАБКИН: Научиться играть на…
ИЗ ЗАЛА: Гитаре.
БАБКИН: Нет, на гитаре не хочу. Я бы хотел, на самом деле, на фоно. Я купил домой пианино, сижу и играю. Но то, что я сам сижу играю, это… туум-тум-тум-тум-тара-тара-тара-тара — такие всякие мелодии.
ГИЛЁВА: А хочется, как Рихтер?
БАБКИН: Мне не как Рихтер, меня вполне устраивает, что я тыкаю пальцами, хватает, нормально. Я потихонечку что-нибудь придумаю. Мне не играть, а придумывать какие-то мелодии, потому что на клавишах я лучше знаю ноты, их распределение. На гитаре шесть струн я знаю...
ГИЛЁВА: То есть это чисто интуитивно?
БАБКИН: Да, а там что оно, где оно… Где ля? Где ми? Я не понимаю. А здесь всё понятно, где ля, где ля-диез.
ГИЛЁВА: Понагляднее.
БАБКИН: Понагляднее, да. А здесь ничего не видно. Но, на самом деле, я пойду, наверное, к своему педагогу по флейте, я надеюсь, я уверен, что он преподаёт ещё. Мне надо одну мелодию, даже не одну, а парочку выучить. Потренируемся, позанимаемся для спектакля.
ГИЛЁВА: А вы хотели начать рисовать. Начали?
БАБКИН: Да, чуть-чуть. На квартире, где мы жили, Олежка, Олег Дидык головой случайно разбил стену. А там стены — гипсокартон, а внутри пустые. Он смотрел какой-то биатлон. Я прихожу, а там дыра. «Ты что, с ума сошёл?» — «Да я смотрел биатлон, а там наша дура как-то не так что-то сделала, я головой — и дыра». Мы позвали приятеля, он всё заделал гипсокартоном, а я потом это замазал красочками масляными. А там ещё обои с цветным узором, а гипсокартон чистый, узор идёт и прекращается. Я нашёл такой же кусок на обоях, идентичный, взял копирку, перенёс сюда, нарисовал. Я хотел, чтобы хозяин пришёл и вообще ничего не заметил, но это невозможно: там краска какая-то серебристо-серая, малиновая со снежком.
ГИЛЁВА: Дизайнер — это вообще-то очень востребованная специальность, если что.
БАБКИН: Я дизайн очень люблю. Мне нравится всякий дизайн всего. Этот стол — тоже дизайн.
ИЗ ЗАЛА: Я слышала, что вы начали заниматься танго.
ГИЛЁВА: Танго?
БАБКИН: Да.
ИЗ ЗАЛА: Расскажите, каково это, что для вас этот танец?
БАБКИН: Я не буду врать, что для меня этот танец. Ничего этот танец для меня не значит совершенно. Танец как танец. Для аргентинца это что-то, может, и значит, а для русского человека…
ГИЛЁВА: Это неправильный ответ.
БАБКИН: Я шучу.
ГИЛЁВА: Это последний вопрос. Вам надо что-нибудь такое красивое и торжественное замутить.
БАБКИН: Я занимался бальными танцами и в институте тоже очень любил танец как предмет. И очень нравилось придумывать танцевальные номера. На госэкзамене мы делали с однокурсницей номера, и сольные были. Мне бы видео достать: это снимал кто-то. Я бы с удовольствием посмотрел всё это. Было всё очень здорово. И вот тоже решил попробовать.
ГИЛЁВА: Вы решили попробовать, чтобы применить как-то это на сцене?
БАБКИН: Может быть. Может быть, из этого номер какой-то получится. Или это просто, чтобы научиться танцевать танго. Где угодно можно: в компании, на какой-то вечеринке, включаешь танго и — ух! — с партнёршей начинаем крутить что-то, и все: «Ааа!», — а мы: «О!» Вот так, да. Это, в принципе неплохо.
ГИЛЁВА: Красиво.
БАБКИН: В спортзал пойти надо, возобновить эту традицию. Ну и вообще, надо, товарищи, надо.
ГИЛЁВА: Вам надо будет ещё спустя какое-то время сюда вернуться, правда, в несколько другом качестве, поэтому я предлагаю в дизайне нашей встречи поставить красивую точку с запятой.
БАБКИН: Дизайнерски оформленную.
ГИЛЁВА: Можно даже выбрать цвет. Допустим, к цвету вашей рубашки.
БАБКИН: Бордовую. Точка с запятой бордового цвета. Хорошо.
ГИЛЁВА: И мы с радостью через 30 минут сюда вернёмся и надеемся, что на вас будет рубашка другого цвета.
БАБКИН: Нет.
ГИЛЁВА: Нет? Ну вы нас не разочаруйте.
БАБКИН: Спасибо большое за вопросы, за встречу.
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25
«Китайский летчик
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25