Разговорчики №19. Гая и Карен Арутюняны. 24
октября 2005 г.
Тема: «Свой среди чужих?
Чужой среди своих?»
Ведущая: Здравствуйте, сегодня мы таким тесным кругом. Можете теперь просто ближе подсаживаться, чтобы нам было уютнее общаться. Меня зовут Анна Гилёва, это проект «Разговорчики», два раза в месяц мы собираемся в клубе «Китайский летчик Джао Да», чтобы поговорить на самые животрепещущие для участников темы, от бытовых до глобальных, и делаем это с помощью наших гостей, умных интересных собеседников, незаурядных деятелей искусства и масс-медиа. «Разговорчики» две недели назад открыли второй сезон и, собственно, во втором сезоне мы не изменяем своим традициям, мы продолжаем разговаривать и продолжаем вовлекать вас в наши разговоры. Сегодня в «Разговорчиках» музыканты, которые сами себя называют носителями древнеармянской и современной московской культуры. Как это, собственно, происходит, мы будем сегодня разговаривать. Тема «Разговорчиков» — «Свой среди чужих? чужой среди своих?» А в гостях у нас Гая Арутюнян, Карен Арутюнян, это группа «Дети Пикассо».
Карен: Здравствуйте.
Гилёва: Я бы хотела начать с поиска, так сказать, инфоповода. Скажите, пожалуйста, за последние от месяца до недели случилось ли что-то в вашей жизни, что дало повод очень сильно порадоваться? Или, может быть, повод для гордости. Это может быть событие или во внешнем мире или во внутренней, вашей частной жизни, творчестве? (Молчание.)
Гилёва: Вопрос оказался сложным.
Гая: Просто много радостей в жизни…
Гилёва: Но из самых актуальных, так сказать? Есть такие вещи, которые постоянно происходят. А есть — что-то неожиданно случилось… Как новость. И до сих пор хорошо.
Карен: На самом деле, в последнее время ничего хорошего не происходит… К сожалению.
Гая: Маленькие радости есть; например, подруга вернулась из командировки. Скоро мы играем в «Летчике». Мы любим здесь играть. А таких глобальных, чтобы три дня эйфорического восторга, пока нет.
Гилёва: А вот из событий внешнего мира, из того, что показывают в новостях, что-нибудь порадовало? Или, может быть, огорчило?
Гая: Я боюсь новости смотреть. Я просто не могу, я даже, когда хочу узнать, что в мире твориться, и больше 15 секунд не выношу.
Гилёва: Разбился самолет, развязалась новая война, какой-то птичий грипп, что-то там… какие-то ужасы… А вы, Карен?
Карен: Ну, я слежу за тем, что происходит в мире, но… в совокупности ничего хорошего не происходит.
Гилёва: Ужасно!
Карен: Да, вот так вот.
Гилёва: А вы себя проводниками считаете или творцами музыкальной деятельности?
Гая: Это намек на этномузыку…
Карен: На этномузыку?
Гилёва: Нет, вообще в вашем творчестве. Вы проводники или творцы? Я слышала такое мнение, многие музыканты, поэты говорят: «Я сам ничего не делаю, мне диктуют сверху». Вам диктуют сверху?
Карен: Нет.
Гилёва: Значит, творцы?
Карен: Точно.
Гилёва: А как?
Карен: Как-то по-другому.
Гилёва: Пытались это сформулировать для себя: как?
Карен: Отключение мозга, собственно. Наверное, так.
Гилёва: А это происходит автоматически или вы пытаетесь вызывать это состояние?
Карен: Иногда автоматически, иногда приходится прикладывать усилия…
Гилёва: А каким образом? Как можно приложить усилия?
Карен: Идти от обратного. Если в момент, когда играешь, приходит какая-то мысль, отворачиваешься и идешь в другом направлении. Моментально.
Гилёва: В смысле, мысль, которая отвлекает от того, что…
Карен: Не только. Музыкальная мысль.
Гилёва: А зачем нужно идти в обратном направлении? Она, что, заведомо неправильная?
Карен: Интересно просто.
Гая: Бессознательное всегда… В бессознательном всегда больше сюрпризов, чем в осознанном.
Гилёва: А я не могу понять, зачем идти в другую сторону? Это же подсознание подсказало? Пришла мысль, значит, это что-то правильное, да?
Карен: Есть музыка от ума, а есть от сердца. Та, которая от сердца, мне ближе.
Гилёва: Понятно. А кто ваши родители?
Гая: В смысле?
Гилёва: Чем они занимаются? Кто они по профессии?
Гая: Мама — преподаватель армянского языка и литературы.
Гилёва: Понятно.
Гая: У папы высшее математическое образование. Они сейчас оба этим не занимаются, соответственно, после всех этих перестроечных дел, но, если можно не касаться бабушек-дедушек, родственников, бой-френдов, гёрл-френдов, то будет хорошо.
Гилёва: Но совсем не касаться не получится, потому что у нас тема такая… А это как-то связано с папиным образованием, что вы же оба начинали учиться на экономистов, да?
Гая: У меня высшее архитектурное образование…
Гилёва: Да, но вы год проучились, по-моему, на экономическом факультете…
Гая: Меня туда занесло, потому что я не поступила в МАрхИ.
Гилёва: То есть мне просто интересен выбор экономической специальности. Это как: родители сочли, или вы сочли, что это престижно, и надо бы заниматься этим?
Гая: Как-то так, было проще всего в этот момент оказаться в этом вузе. Обычно человек же принимает то, что идет в руки. Так занесло обоих. Меня потом вынесло, а Карыч доучился…
Гилёва: А вам это образование помогает сейчас, в повседневной жизни?
Карен: Если честно, я диплом еще не забрал.
Гилёва: То есть, вы его получили, но не забрали.
Карен: Да.
Гилёва: Значит, не нужен. Ну, а навыки, навыки вы как-то используете? Польза практическая есть?
Карен: Предмет философия — было интересно. А все остальное — чушь полная.
Гилёва: Да? Ничего себе. А вас приглашали играть на корпоративные вечеринки?
Гая: Да.
Гилёва: Как вы к этому относитесь?
Карен: Мы пока не играем.
Гая: Да. Мы отказываемся.
Гилёва: Вы не играли ни разу?
Гая: Нет, у нас было, по-моему, два или три таких опыта, и сейчас мы принципиально… пока такая позиция, я не знаю, может быть, что-то изменится, но пока вот так…
Гилёва: Почему? Потому что не та атмосфера?
Гая: Ну, представляете, что такое корпоративная вечеринка?
Гилёва: Ну да, в общих чертах…
Карен: Похоже на кабак очень, по ощущениям…
Гая: Просто не очень уместно. Если веселая-развеселая группа танцевальная играет на такой вечеринке, то это вполне может быть нормально, а, когда играешь какую-то этническую музыку со сложным размером, поешь сложнейшую мелодию, или там неважно, какую-то красивую мелодию, и ноги не сразу идут в пляс, немножко себя чувствуешь, мягко говоря, не в своей тарелке.
Карен: Да нет, не в этом дело. Мне кажется, просто ощущение после этих концертов очень неприятное. Поэтому мы решили временно не играть, хотя по финансовой если стороне, конечно, они очень выгодны. Но это понятно. Возможно, даже многие группы на этом и держатся.
Гилёва: А неприятно, потому что отдача не та зала, да?
Карен: Да сложно объяснить, какой-то… Ну, там атмосфера такая, люди бухают, извиняюсь, и радуются жизни… В принципе, это здорово, я сам люблю выпить и порадоваться, но играть музыку для таких людей…
Гилёва: А ваша музыка — она для чего? Для того, чтобы публика порадовалась, или для того, чтобы она задумалась? Вы играете?
Карен: И порадовалась, и задумалась.
Гилёва: А что первично?
Карен: Наверное, все-таки задумалась. А потом уже порадовалась. Порадовалась — это форма. То есть в ней особо-то и нет ничего. То есть человек порадуется, завтра он будет грустить, и у него это все меняется. А то, что он получает, у него остается уже. Какие-то вещи. Вот.
Гилёва: Понятно. А я, когда готовилась к «Разговорчикам», читала рецензии на ваш альбом, и там очень часто употребляются такие слова: «наивное и примитивное искусство». Вы к этому как относитесь?
Гая: К этой формулировке?
Гилёва: К таким определениям. Они вас не обижают? Когда говорят, что ваша музыка наивная и примитивная?
Гая: Наша музыка наивная и примитивная?
Гилёва: Я встретила и удивилась, и я думаю: как вам такое… Вы вообще следите за тем, что о вас пишут?
Гая: В общем-то нет.
Карен: По возможности.
Гая: Если кто-то что-то приносит, и это интересно с первого абзаца, тогда да. А так, чтобы отслеживать с первого абзаца и смотреть, что же новенького про нас написали? Такого нет, вообще.
Гилёва: А что может быть интересно? Интересно, как автор формулирует мысли? Интересно, когда он хвалит, когда он ругает, что?
Гая: Интересно, если свежий взгляд какой-то.
Гилёва: То, что вы сами за собой не замечаете?
Гая: Может быть, может быть и так даже, да. Гилёва: А это как-то подсказывает вам, куда двигаться дальше, или так не работает?
Гая: Вряд ли, вряд ли.
Гилёва: А вы вообще фаталисты?
Гая: Да. Я — да.
Карен: Я не знаю, что это такое. Фаталист — это пессимист, наверное, да? (смех).
Гилёва: Вот Гая сказала, что нельзя же отказываться от того, что плывет в руки, да? Это где-то рядом.
Гая: Нет, я сказала, что многие люди не отказываются от того, что…
Гилёва: То есть все как бы произойдет само собой, не надо предпринимать сознательных усилий?
Карен: Нет.
Гая: Нет, я немножко по-другому это понимаю. Фатализм — это, когда есть какие-то предопределенные вещи. Что, если ты делаешь… у тебя всегда есть выбор, но выбираешь что-то… ты знаешь, что… ну, как это сказать…
Гилёва: Что ты все равно это сделаешь правильным?
Гая: Нет, нет, нет. Любой выбор, на самом деле, может быть правильным. То есть случайностей не бывает, совпадений не бывает, не бывает каких-то, не знаю, левых людей. Все люди, все, с кем мы встречаемся, все, что с нами происходит, это во многом предопределенные вещи, но это не значит, что… можно расслабиться вот так вот. Если бы я расслабилась, я бы сейчас занималась с 8 утра до 8 вечера архитектурой в какой-нибудь ужасной крысятской конторе.
Гилёва: То есть получается, что вам пришлось преодолеть какое-то сопротивление, чтобы заниматься сейчас тем, чем…
Гая: Конечно. Много сопротивления.
Гилёва: А например?
Гая: Например, у нас не было группы два года.
Гилёва: В смысле? То есть вы были с Кареном, и не было музыкантов?
Гая: Да. Мы не могли… Не было подходящей… Не собиралось…
Карен: Изначально команда была у нас. Не проект, а команда, люди, которые четко понимают, что они делают здесь. Не просто собрались на время…
Гилёва: Которых объединяет какая-то идея…
Карен: Потом по определенным причинам команда распалась, и мы какое-то время искали музыкантов, вот Гая об этом говорит.
Гая: Да-да-да. Вот в принципе за то время, которое мы искали музыкантов, и через нас одних басистов прошло, может быть, 578 тысяч, и можно было бы опустить руки и сказать, что нет, мы не найдем тех людей, которые нас понимают, и с которыми можно делать одну музыку, которые думают с нами в одном направлении, а все-таки мы нашли таких людей. Но перерыв был тяжелый, ну, не то, чтобы перерыв, а вот этот период был тяжелый. Это было преодоление определенное. Когда в клубах говорили, что вы не наш формат, и начиная… все клубы говорили, что вы не наш формат, и у нас не было возможности играть, но мы не оставили занятия музыкой, это тоже было преодоление.
Гилёва: А какой первый клуб все-таки поверил и сказал: «Хорошо! Дадим возможность, сыграйте!»
Гая: Сейчас даже уже не вспомню.
Гилёва: Вот подсказывают: «Летчик»?
Карен: В принципе, «Летчик», наверное.
Гая: Не потому, что мы сейчас здесь сидим, это достоверная информация.
Гилёва: Ну, давайте, наверное, к теме? Когда я думала, как повернуть эту тему вообще, в принципе, получается, что мир движется к глобализации? Вообще, в современном мире человеку нужна национальность? Ему нужна какая-то национальная само идентификация?
Гая: Обязательно нужна.
Гилёва: Да, а что она дает?
Карен: Она дает, наверное, просто есть такая вещь, как память, наверное, какая-то внутренняя память, корневая, что ли, не знаю, в крови. Человек, который следует своим традициям, ему проще жить на этом свете, потому что понимает, откуда он произошел, почему он так мыслит, и какая история его семьи, какая история его страны, и, соответственно, все это складывая, он имеет возможность правильно построить свою жизнь. Вот так вот, поэтому в принципе, надо уважать свою традицию, и, в первую очередь, любить и принимать, и обязательно чужую традицию также ценить и уважать. Но иметь это различие в том, что все-таки это твое, а это, чужое, ты так же уважаешь, но понимаешь разницу. Вот так вот…
Гилёва: Но вот, понимаете, такая ситуация, когда любой акцент на национальности — это некая провокация, а вы, как бы подчеркивая, что вы несете древнюю армянскую культуру, да? Вы как бы делаете себя очень уязвимыми?
Гая: Любой акцент на любой национальности или любой акцент на определенной национальности?
Гилёва: На любой национальности. Сейчас, мне кажется. А вы на этом строите как бы эстетическую концепцию. Вы это делаете осознанно? Вы понимаете, что вы можете таким образом какой- то негатив вызвать?
Гая: То есть люди, которые играют кельтскую музыку тоже провоцируют? Или люди, которые играют русскую народную, тоже провоцируют?
Гилёва: Ну, не знаю… В какой-то мере.
Карен: Вопрос понятен.
Гая: Нет, я хочу уточнить… Вы говорите, что мы играем именно армянскую народную музыку, и что сейчас все кавказцы теперь будут каким-то незримым ударом…
Гилёва: На самом деле, это имеется в виду тоже, да? Но, с другой стороны, сейчас, если человек начинает бить себя в грудь и говорить: «Я русский!», Это опять, опять провокация. То есть это обвинения в национализме и так далее… То есть это какая-то сложная ситуация, вы ее как осознаете, у вас какая позиция в этом?
Карен: На самом деле, просто надо понимать одну очень важную вещь, что провокация исходит от людей, которых сложно назвать людьми, в общем-то. Вот так я скажу. Нормальные люди никогда не ведутся ни на какие провокации. У них есть голова для того, чтобы думать и понимать.
Гая: И нормальные люди не провоцируют…
Карен: Ну да, и не ведутся на провокации, то есть, в принципе, это искусственные вещи, и они в принципе существовали всегда, а не только сейчас. То есть национализм, он существовал всегда… Я это чувствовал, как никто другой, потому что в Армении меня считают русским, а здесь меня считают армянином, и я с самого детства почувствовал эту тупость, то есть на лето уезжаешь туда, там тебе говорят: «А, ты русский!»
Гилёва: А москвич? Не говорят? Вот
Гая: Нет, русский.
Гилёва: Именно русский, да?
Карен: А здесь говорят: «Ты армянин».
Гилёва: А там-то почему говорят, что ты русский? По каким-то поведенческим параметрам?
Гая: Нет-нет, люди, которые выросли здесь, считаются уже как бы не совсем армянами.
Гилёва: То есть они как бы нарушили какие-то традиции? Почему?
Гая: Нет-нет, впитывание другой культуры.
Карен: Ну да.
Гилёва: А это плохо?
Гая: Нет, это уже не плохо. Это просто другое.
Гилёва: То есть это просто различие…
Гая: Конечно, очень сильное. Девушка, выросшая в классической армянской семье в Армении, это совершенно другое, чем девушка, выросшая в армянской семье в России. Абсолютно просто принципиально другая.
Гилёва: В России — это значит, свободнее, да? Больше позволено?
Гая: Конечно, намного больше позволено во всех смыслах. И не потому, что родители не могут удержать, да, в определенных вещах, а потому что общество определяет сознание. Во многом. В котором ты обитаешь.
Гилёва: А музыку в Армении как вашу воспринимают? Вы поете на древнеармянском языке, да?
Карен: На староармянском.
Гилёва: На староармянском языке, да? Но вы на нем не говорите?
Гая: А это не живой язык. На нем никто не говорит.
Карен: Прошу прощения, можно попробовать… Я всегда боролся с этим и продолжаю, но меня не слушают. Мы не поем песни на древнеармянском языке. И на староармянском тоже не поем. У нас есть максимум десять слов на староармянском языке, но, может, чуть больше, чуть меньше. Это не считается, что мы поем песни на староармянском языке. Мы поем на обычном языке армянском. С элементами староармянского языка, как и во всех народных песнях. Так в русских народных песнях есть слова, которые сейчас уже со всем сленгом, теперь существующим…
Гилёва: Какая-нибудь зазноба, да?
Карен: Человек уже никогда не поймет, что такое написано у Пушкина, да? У Есенина какие-то слова я, например, уже не знаю, не понимаю. Ну и, соответственно, в армянской музыке также. Староармянские слова присутствуют в большем количестве.
Гая: Ну да, и это, наверное, не чисто староармянский… Конечно, там куча новых слов, с каждым поколением прибавляются свои какие-то словечки, измененения какие-то есть… Мы говорили про…
Гилёва: Да, мы говорили про то, почему это различие существует, и в чем оно заключается. А там как вашу музыку воспринимают? То есть здесь — безусловно, вы носители национальной культуры. А там?
Гая: Вот я боюсь, что… Конечно, не хотелось бы себе в этом сознаваться, но все-таки у меня есть такая мыслишка, что там нас принимают очень хорошо, там нас принимают так, как нигде не принимали, никогда. Но я боюсь, это плод того, что какие-то уже есть достижения у нас предварительные… Понимаете, да?
Гилёва: То есть: они уехали, они добились, они выступают в Москве, они сюда приехали; ага, клево.
Гая: Ага, мне кажется, что-то есть такое.
Гилёва: Потому что у вас…
Гая: И потому что тоже. И, потому что мы делаем интересную музыку, и для них это необычно, и прочее, и мы поддерживаем традицию как-никак, хотя искажение может быть слишком велико, все-таки, но я боюсь того, что момент, что есть определенное признание уже вне этой страны, это их подкупает. Но, там очень теплые люди, там прием удивительный.
Карен: И есть такой аспект, тоже немаловажный: в общем, армянин, когда слышит, что где-то в какой-то группе играет другой армянин, он говорит всем своим друзьям: «Пошли, армянская группа играет!» А тут, соответственно, из Москвы приехали ребята с зажигательными песнями, по радио крутят, людям нравится, и, естественно, поддержать как-то надо, и… ну, мне кажется, тоже не последнюю роль играют такие вот моменты… Но все равно, в нашей музыке, неважно, здесь мы родились, есть очень сильная такая нить, чисто армянская, которая… люди, чувствующие знающие, они это видят и слышат, ну, именно армяне.
Гилёва: А люди, не чувствующие и не знающие? Они как?
Карен: А вы у них спросите.
Гая: Они тоже, я думаю, слышат, просто что-то свое. Мне однажды один человек после концерта подошел… Это была она, девушка, и сказала, что она благодарна очень за концерт, потому что весь концерт она не слушала музыку нашу, она думала о своей жизни, и что уже очень много лет у нее не было такого погружения в свою собственную жизнь и рассуждения о своей жизни, и такого глубокого интересного для нее самой процесса, который произошел именно на нашем концерте. Она говорит, что эта музыка ее погрузила, и она отключилась от музыки и погрузилась в свои мысли. Это было одно из самых сильных не комплиментов, а — как это? Отзывов.
Гилёва: То есть вас не смущает, что слова большинство аудиторий не понимает?
Гая: Да нет, конечно.
Гилёва: То есть слова — как бы неважная вещь, да?
Гая: Нет, слова очень важная вещь, но что тут говорить банальные вещи: музыка — это универсальный язык, и мы очень много музыки слушаем на французском, немецком, английском и прочих языках. И не факт, что мы понимаем эти языки.
Карен: Мне кажется, важна атмосфера сама. То есть, человек, слушая музыку, он чувствует атмосферу, если она есть. Если ее нет, то он ее не чувствует соответственно.
Гилёва: То есть атмосферу музыки или как? Или это…
Карен: Ну вот, например, если это концерт в клубе, то атмосфера в клубе от музыки или от чего-то от того, как люди ее воспринимают. Много всяких таких вот соприкосновений. В целом атмосфера впечатления
Гилёва: Но это же случайная вещь очень? Наличие этой атмосферы? То есть она может быть, может не быть… Нет?
Карен: Нет.
Гая: Нет. Случайностей же нет, и поэтому атмосфера — это не случайная вещь. Атмосфера — это совпадение очень многих — именно совпадение очень многих важных деталей.
Карен: В принципе, это, наверное, самое главное. Я, когда бываю на каких-то концертах, бывает, что я смотрю и думаю о том, как хорошо играет музыкант, и понимаю, что надо валить. Неинтересно. Когда человек приходит на концерт, я прихожу, для того, чтобы… Не для того, чтобы…Самые лучшие концерты, которые я посетил, это концерты, где я так же сидел и думал о своей жизни. То есть я слушал музыку, я не то, что отключался, но музыка являлась для меня каким-то…
Гилёва: Ну как, стимулом, может?
Карен: Проводником, может, не знаю. Без громких слов, но это самое главное, в принципе. Поэтому слова можно не понимать, то есть, может, это инструментальная музыка быть. Вот Волков со Старостиным играют, без слов. Ну, мы, правда, со словами, да. Ну, Волков или Старостин, может быть, атмосферу создавать… На английском тоже какие-то группы… Я английский не знаю… Все равно чувствую атмосферу.
Гилёва: Карен, а вот вы сказали, что вы с детства это почувствовали, что здесь вас считают армянином, а, когда вы туда приезжаете, вас считают русским. Как с этим ощущением жить? Это комфортно?
Карен: Интересно, в любом случае.
Гилёва: Интересно?
Карен: Интересно. Ну как: комфортно? Некомфортно, конечно. Но, в то же время, это очень многое дает. Возможности осознать какие-то вещи. Всю эту нелепость вот этих вот делений на нации, расы и так далее, то есть сознательное столкновение. Это людей отдаляет от… друг от друга, во-первых. И отвлекает от других вещей, которые намного важнее, то есть…
Гилёва: А вы себя тогда как… Все равно каждый человек задает себе вопрос: «А кто я?» Вот вы кто? Кто?
Гая: Армяне московского разлива. Нет, ну как, это я шучу, да? Если говорить о том, кто я, и кто Карен, это интимный такой вопрос, в принципе.
Карен: Я себя армянином чувствую, сто процентов, у меня даже сомнений никогда не было в этом. То есть железно. Абсолютно.
Гилёва: А я прочитала, вы где-то говорили, в одном из интервью, что в юности мимо вас прошел пласт русского рока, и что вы не жалеете об этом? А на какой музыке вы росли? Вы?
Гая: Creep, Depeche Mode, я не знаю, почему, я очень любила импрессионистскую музыку.
Гилёва: Например?
Гая: Равель, Элла Фицджеральд… Так грустно все это звучит!
Гилёва: Почему?
Гая: Потому что у меня такой небольшой склероз от переизбытка информации вообще, и… имена и названия у меня не сохраняются в памяти почему-то, с некоторых пор вообще перестала работать эта память.
Гилёва: А что сохраняется: ощущение?
Гая: Сохраняются только яркие вспышки. А! Все.
Карен: Но у меня все проще, в принципе. Я на рок-музыке… Я не слушал музыку вообще до периода подросткового, когда вдруг случайно столкнулся с хэви метал музыкой, и так далее, и понял, что это единственная музыка, которая на тот момент мне нравилась. Все остальное меня раздражало, и просто невозможно было все это слушать.
Гилёва: А хэви метал — вот именно? Пример хэви метал группы?
Карен: Начиная с первой… моя любовь это группа Accept, немецкая. Вот. Потом, естественно, немецкие группы, хэви металлические. Потом Metallica, и все прочее. Потом все — чем дальше, тем тяжелее. Ну, а потом уже волна Seattle и более такой музыки уже широкой. Выплыл оттуда.
Гая: Pearl Jam, конечно.
Карен: Меня вытащили друзья-музыканты. Давали хорошую музыку. Но та тоже хорошая, но она немножко узконаправленная была. И потом пошло уже все. Более широкий такой диапазон.
Гилёва: А национальная армянская музыка: к ней вы пришли в сознательном возрасте?
Гая: В очень сознательном уже, неприлично поздно.
Гилёва: А до этого как: вы не сталкивались или вы не слышали?
Гая: Нет, все время слышали и сталкивались, но как-то игнорировали, потому что то, что под боком, часто не замечаешь. Например, что у тебя очень красивая мама, не замечаешь, потому что каждый день ее видишь. То, что она потрясающе поет, тоже не замечаешь. То, что это волшебные песни. А потом — раз! — и такое вдруг понимание этого всего нагрянуло. Резко.
Гилёва: Я хочу сказать, что возможно уже задать вопрос Гае и Карену, только представьтесь.
Андрей: На прошлой неделе мы вдвоем ходили на спектакли Петра Мамонова, которые навели нас обоих, независимо друг от друга, на одну мысль. Самая близкая параллель к спектаклю «Мальчик Кай и Снежная королева» — это творческие эксперименты, «Noiz Orchestra». А вопрос следующий: чье творчество вы можете поставить в близкую параллель в своих опытах со звуком и текстом?
Карен: В смысле «Noiz Orchestra»? «Детей»?
Гая: Что еще там можно поставить параллельно к Noiz’у, какие? Нe, во-первых, я хочу сказать, что я, когда первый раз была на «Шоколадном Пушкине», я была поражена, тому, что то, что я увидела, полностью соответствовало нашей идее «Noiz Orchestra». То есть я даже в какой-то момент оторопла и смутилась, что я не поняла, что делать, если вот это все есть. Но потом эти мысли отошли, и не было такого рефлекса, не продолжил жить. Мне показалось, что, если «Noiz Orchestra» появился раньше, чем мы увидели «Шоколадного Пушкина», значит, все естественно происходит. И не надо искусственно пытаться избежать каких-то там параллелей. А что касается… близко…
Карен: К «Детям»…
Гая: Нет, к «Noiz’у»…
Карен: Не знаю, мы, когда делали проект «Noiz Orchestra», у нас не было времени закосить под кого-то, потому что мы это сделали за несколько дней.
Гая: Нет, ты не понял…
Андрей: Чье творчество вы бы могли сопоставить?
Карен: После того, как уже сделали?
Гая: Да, естественно.
Гая: Что близко?
Карен: Из отечественных или вообще?
Гая: Вообще.
Андрей: Необязательно в музыке…
Гилёва: Видите: необязательно в музыке, поправка. По духу, наверное, близкое.
Андрей: По духу близкое, по работе звука…
Гая: Эгон Шеле — один мой, сейчас мой самый любимый художник Шеле и группа из Днепропетровска «и Друг Мой Грузовик».
Карен: Может быть, да…
Гая: Может быть, не могу сказать, что, но что-то прямо есть такое.
Карен: Прямо не знаю, я вообще мало такой музыки слушаю. Это вот Гая у нас слушает такую музыку.
Гая: Я даже думаю: возможно ли много такую музыку слушать? А я даже очень удивляюсь тем людям, которые на «Noiz Orchestra» дожидаются до конца. Не потому, что это невыносимо. А потому, что там такой концентрат… очень экспрессивно, в принципе… очень экспрессии много, и слабонервные не выдерживают.
Гилёва: А вы как понимаете, что другим может быть тяжело? Вам тяжело?
Гая: Нет, нет. Я просто понимаю по вот этому «дж-дж-дж-дж-дж». И я понимаю, что, может быть, кому-то на самом деле 20% народу уходит с первого квадрата первого трека, поэтому…
Карен: Но это приятно очень…
Гая: Приятно, да, потому что остаются именно те люди, кто будет понимать.
Карен: Когда свет выключается, ты видишь одно количество людей…
Гая: А, когда включается, совершенно другое количество людей.
Карен: Впечатление интересное очень, когда смотришь на это все… Резко так картинка изменилась.
Гилёва: Но это не расстраивает?
Гая и Карен (хором): Нет, нет, нет.
Гая: Это все понятно, это знаете… О! Я сейчас расскажу одну потрясающую историю. На последнем показе «Шоколадного Пушкина» рядом со мной, вот мне так подфартило, сидела дама невыносимо прекрасной красоты. И с шикарными дорогими духами, которая где-то, может быть, к концу второго трека стала говорить такую вещь… своему спутнику, да. Она стала говорить такую вещь: «Я чего-то вот не понимаю, это артист разговорного жанра, вообще? И что, вот так вот будет до конца спектакля? А когда спектакль начнется? А сколько стоит билет? Тысячу двести?!! За что я отдала тысячу двести рублей?» И вот такой текст, комментарии были, и она говорит: «Я не понимаю, о чем он говорит, что он хочет сказать», она дергала все время своего спутника, и это довольно громко, вслух. «Что эти все люди здесь делают?» Я в какой-то мере смотрела на все происходящее ее глазами, слушая все эти комментарии, потому что их нельзя было не слышать. И вот такие люди обязательно должны уходить с концерта, они мешают артисту, хотя артист их не видит и не слышит. Они очень сильно мешают артисту. Да, я всегда чувствую таких людей в зале. Если эти люди ни четвертом квадрате первого трека нашего концерта уходят, я чувствую это, и слава Богу, что они уходят. Они случайно попали, они не должны быть здесь.
Гилёва: А вот когда вы оказываетесь на месте зрителей, слушателей, вы с каких концертов ушли бы? Или, может быть, уходили?
Карен: Я, кстати говоря, ушел с Диаманды Галас.
Гилёва: А почему?
Карен: Мне не нравится такая музыка, то есть, в принципе я ее уважаю, она красивая очень женщина, но в тот момент, когда был концерт, у меня таких звуков было в голове столько, что мне, например, не нужно было больше подобных звуков, и я просто ушел. Чтобы не мешать ей доносить свою идею до зрителя и слушателя.
Гая: Я могу уйти с концерта хорошей группы, которая мне слишком понятна. Когда все предсказуемо, неинтересно. Или даже с концерта любимой группы, когда я чувствую, что все, что я планирую, не проникает, музыка не проникает в сердце, и в этот момент я мешаю артисту, и я даже, если это очень любимая группа, я лучше уйду.
Карен: Но и с плохим настроением я не хожу на концерты, когда у меня плохое настроение, потому что это неправильно.
Гилёва: А плохое настроение — это неспособность воспринимать, да?
Гая: Ну да, это вот, если железная оболочка какая-то…
Карен: Потому что концерт, это не только, когда музыканты играют музыку, это, когда человек слушает эту музыку, способен услышать. Тогда получается концерт. Когда все одностронне идет, какой смысл-то? Нет, контакта, то есть.
Гая: Да, Карыч недавно даже говорил, что есть слушатели, которые… слушатели тоже делятся на категории талантливые и бездарные, и бывают гениальные слушатели.
Карен: Да!
Гая: И самые великие концерты, мне кажется, это совпадение гениального музыканта, артиста и гениального слушателя.
Гилёва: А как это — гениального слушателя?
Гая: Ну как? Это очень тонкий и восприимчивый… Сенсорная личность, которая чувствует кожей и кровью каждой клеткой чувствует, что ты делаешь. И воспринимает это, и уносит часть какую-то с собой.
Гилёва: Существует какое-то мнение, что эволюция — это от чего-то мягкого к жесткому, да? Мне кажется, что слушаю второй альбом: очень жестко. Жестче не бывает. Потом прихожу на концерт, а там еще жестче. А вот вы как воспринимаете?
Гая: А сейчас еще жестче.
Гилёва: Да! А вы как? Вы взрослеете, это сознательно, или просто меняется восприятие мира, что это? И вы, собственно, то, с чего вы сегодня начинали, и как бы вы сейчас — вы это в каких терминах воспринимаете? Куда вы пришли — к жетскости, не жесткости, к чему?
Карен: На самом деле, мы наоборот, стараемся к более мягкому идти звучанию, но получается почему-то… Может быть, наоборот, попробовать и сделать что-то жесткое, и тогда
Гая: …получится мягкое. То есть задачи такой не стоит: «А давайте-ка утяжелимся!»
Карен: Хочется на акустической гитаре играть, научиться играть так, чтобы все, что хочешь сказать, можно было сказать. Но это сложно, это уже такое высшее, может быть, какое-то умение, но с уметь как бы тихой музыкой вносить какие-то мысли.
Гилёва: А что хочется сказать?
Гая: Вы думаете, это можно сформулировать в двух словах?
Гилёва: Нет, не думаю, но можно же попробовать.
Гая: Разными треками разные вещи. Необязательно это должна быть какая-то конкретная мысль, что «поезд в огне, надо спасать ситуацию». Или там: «годы идут, что же делать дальше?» Это не должна быть конкретная мысль. Это может быть какое-то ощущение. Может быть, незаконченное, фрагмент такой: чик! — все.
Гилёва: А ведь часто бывает, что… Ну, это, наверное, касается не только музыкантов, человек как бы в творчестве несет какую-то основную идею, которая лежит в основе всего. Вы пытались анализировать то, что вы делаете? Вы за что: вы что хотите сказать на каком-то глобальном уровне?
Карен: Когда начинаешь о таких вещах говорить вслух, они сразу куда-то улетучиваются. Поэтому об этом лучше не говорить.
Цапюк: Я хотел узнать, когда будет новый альбом, и будут ли на нем перепевки старых песен?
Карен: В смысле — перепевки старых песен?
Гая: Перепевки старых песен.
Цапюк: Ну у вас же были перепевки старых песен, которые из одного альбома в другой переходили?
Карен: А, ну да…
Гая: Просто у нас такие революционные сейчас мысли есть… В принципе, альбом почти готов. Но…
Гилёва: Жест в сторону продюсера.
Карен: Но вот в новом есть одна песня, которая по традиции переходит из альбома в альбом…
Гая: Не умирает песня, что ты будешь с ней делать? Сама навязывается: «Я здесь, я здесь! Примите меня в новый альбом!» Да, будет перепевка одной песни. Альбом почти готов, когда выйдет, неизвестно. Может быть, скоро, может, нескоро. Потому что есть какие-то… как сказать… неконтролируемые идеи. Цапюк: А вот Noiz…
Гая: А вот Noiz — нам сделали такой подарок фантастический: в Будапеште мы играли концерт в большом клубе на корабле, и там директор этого клуба, вроде бы, если все в силе, он должен это дело издать, и даже у меня сейчас есть на руках сведенка аудио. Глядишь, скоро будет сведенка видео. Когда это будет, известно чего-нибудь? Пока неизвестно. Но все в процессе сейчас. Понимаешь, что-то светится так.
Карен: Просто Noiz аудио издавать смысла нет. Это такой проект — театральный, что ли. А DVD сделать сложно, потому что надо качественно записать звук и качественно видео. И мы пробовали, и в первый раз не получилось в «Доме», да? Я помню. И какие-то там технические непонятки, неполадки. И на этом корабле тоже странности были, потому что отказала аппаратура и видеоряд не шел.
Гая: И на пяти, по-моему, на семи проигрывателях, на семи DVD-проигрывателях не читался диск, который всегда везде читался.
Карен: Ну да.
Гая: Это в день съемки, естественно. Ни в какой другой день, именно в день съемки. Так случилось. И естественно: это может быть случайностью?
Гилёва: Это какой-то знак, наверное…
Гая: Ну вот, мы тоже так подумали…
Карен: Не вопрос, мы решили, что в другой раз…
Гая: Хотя видео — это очень важная часть программы. Посмотрим, что будет.
Крупник: Возвращаясь к категориям слушателей, как вы относитесь к слушателям, которые говорят, что ваша музыка для них — как лекарство, и есть ли такие?
Гая: Как хорошо звучит: «как лекарство»… Мне кажется… Не кажется, а я знаю, что есть такие. Просто хорошо сформулировали. Как относимся? Да чудесно, если бы нам, представляете… Может быть, даже не зря живем, получается. Если кого-то можем вылечить и помочь музыкой. Это одни из моих любимых слушателей.
Карен: Наверное, так, да.
Гилёва: У вас на сайте читала ваш восторженный отзыв о фестивале Сигет. А вот фестивали западные или, может быть, какие-то конфертные площадки, что еще произвело очень сильное впечатление и почему? И чем это, собственно, отличается от российских аналогов?
Карен: А про какой фестиваль?
Гилёва: Гая написала про Сигет.
Карен: Ну да, он хороший такой фестиваль…
Гая: Да не про Сигет речь идет! Короче…
Гилёва: А что еще есть…
Карен: Я понял…
Гая: Да-да-да. Вот смотрите, Россия — гигантская страна. А приезжаешь в любой город. Ульяновск. Или Саратов. Неважно, не буду говорить о тех городах, где у нас были концерты, приезжаешь в город N, приходишь в зал, заходишь на сцену и видишь, что тебя ждет в смысле аппаратуры. В смысле звукорежиссера. В общем-то, конечно, эти впечатления вырабатывают смирение очень большое в музыканте…
Гилёва: Способствуют укреплению духа опять же.
Гая: Духа — не уверена, но смирению способствует. А в Европе приезжаешь — крошечный городок, где-то вообще под Веной, на границе Австрии и Венгрии, да?
Карен: Все то же самое.
Гая: Нет!
Карен: Клянусь!
Гая: Что ты прогоняешь?
Карен: Я столько раз это наблюдал. Постоянно одно и то же.
Гая: Прогон жесткий! Это прогон!
Карен: Никакого. Абсолютно.
Гилёва: Да?
Карен: То же самое.
Гая: Карыч, что ты меня дискредитируешь?
Карен: Человек сидит, журнал читает во время концерта. Я ему машу, а он…
Гая: Нет-нет-нет. Я хотела не это сказать. Звукорежиссер может читать журнал, если офигенный звук? Нет, не может читать журналы. Короче, я хотела… Просто я думала, Карычу что-то запомнилось, какой-то один фрагмент, а в основном… Не знаю, мне в Европе комфортнее, даже если это крошечный-прекрошечный город. И, даже если это деревушечка, ну, не деревушечка… Если, вообще, какая-то — ну, не пять тысяч, десять, двадцать тысяч жителей. И там стоит аппарат и звукорежиссер лет семидесяти девяти, который прекрасно все разруливает, потому что там у них культура другая, они уже в семьдесят лет… Рок-н-роллу лет сколько лет недавно исполнилось?
Гилёва: А сколько исполнилось?
Гая: Сколько-то исполнилось лет рок-н-роллу, то ли шестьдесят, то ли семьдесят. Шестьдесят. В общем, культура. (Кто-то из зрителей подсказывает.)
Гая: Шестьдесят, шестьдесят. Да, шестьдесят. Например, этот звукорежиссер рассказывает, что у него сын играет в хард-кор группе, и, что он ему тоже ставит аппарат, делает звук. Не знаю, но просто это… весь мой рассказ пошел насмарку в связи с этой…
Карен: Просто тот звукорежиссер, про которого Гайка рассказывает, он действительно хороший был, а в остальном… (Хохот и аплодисменты).
Гилёва: То есть не получится сказать, что вот, у нас раздолбаи одни, а там все молодцы, да? Помучиться комплексом вины?
Карен: Я думал, что это будет так: где-то там будут бегать все вокруг. Ничего подобного. На том же Сигите, два раза или три раза, сколько мы там играли: с «Детьми» и с «Noiя’ом», и в разных городах особой разницы нет. Просто, может быть, культура, может быть, восприятие как-то, может быть, отличаются. Много примеров со звукорежиссерами интересных всяких. Что касается мероприятий всяких, где интересно играть, мне нравится играть у Ника-Рок-н-ролла, на его мероприятиях, потому что он как бы идейный человек, в первую очередь. И люди приходят к нему, понимая, что… примерно представляя, что будет.
Гилёва: А по-вашему опыту выступлений на Западе, кроме этого вопроса, который вызвал противоречия, о звукорежиссере: это действительно чувствуется, что там индустрия имеет большую историю развития и другой подход? Что там именно есть музыкальная индустрия, как бизнес, который работает по каким-то определенным законам, а у нас нет?
Гая: Однозначно есть, да, есть, и сто процентов, что бы сейчас Карыч ни говорил.
Гилёва: А в чем это проявляется: ну вот не на уровне каких-то общих вещей, а вот на уровне того, с чем вы сталкиваетесь конкретно, приезжая куда-то?
Гая: Например, в городе Ханты-Мансийске журналист мне задал вопрос — причем она меня спросила не потому, что она хотела узнать мое мнение, а потому, что она сама не знала. Она меня спросила: «Что такое рок-музыка?» и «Что такое рок-н-ролл?» Это на полном серьезе. А у них нет ни одного клуба, где играют рок-музыку.
Гилёва: В Ханты-Мансийске?
Гая:Д а. Например. А, например, в Венгрии панк-культура официально является частью культуры венгерской, потому что… И для них строят репетиционные базы, студии правительство, чтобы панки имели возможность развиваться, понимаете? Потому что это часть венгерской культуры. Это же о многом говорит, да? А у нас во многих городах просто нет — я не говорю о репетиционных базах и студиях, хотя бы клуб, где музыкант, дома что-то такое придумав, мог бы прийти и показать своим друзьям. Даже этого нет. А там в деревушку приезжаешь: несколько клубов; фестивали, интереснейшие, авангардные, джазовые, этнические… вся деревня какая-нибудь, деревушка реально заклеена афишами, что вот, там рок-концерт, фестиваль, еще что-то, еще что-то…
Гилёва: А это почему происходит? Потому что там это поддерживается на государственном уровне?
Гая: В том числе, я думаю, да.
Карен: Нет, мне кажется… Нет, я не создаю оппозицию, просто мне кажется, что…
Гая: В том числе.
Карен: Сейчас скажу… Сформулирую… Просто вот пример: мы в Австрии когда играли, перед нами играла группа, состоящая из молодых людей от 14 до 16 лет, и они играли корневой такой рок-н-ролл, блюз, рок, вот, какие-то, но со знанием такого… истоков Led Zeppelin, какие-то кавера ранние играли, то есть здесь играют кавера Limp Bizkit, то там играют кавера Led Zeppelin и Beatles. Разница есть?
Гилёва: Ну да, безусловно.
Карен: То есть, соответственно, это говорит о том, что люди уже взрослые, и они растут на этом, это для них нормально, они знают основы как бы рок-музыки.
Гилёва: А у нас как бы вторичное принимают за первичное, да?
Карен: Да, то есть здесь уже ориентируются на то, что уже переработано тысячу раз и через много лет только… То есть отставание большое. Какой-то промежуток отставание постоянное идет, шлейф такой тянется.
Гилёва: А вы себя частью шоу-бизнеса ощущаете?
Гая: Вообще-то нет.
Карен: Я разве похож на человека, который является частью шоу-бизнеса? Надеюсь, что нет.
Гилёва: А какие они, которые являются частью шоу-бизнеса? Формальные признаки?
Карен: Которые стараются понравиться, независимо от того, как бы…
Гая: Я тут услышала песню по радио… Это было вынуждено, это было такси.
Гилёва: Чтобы мы не подумали, что вы слушаете радио?
Гая: Да, не подумайте, на самом деле, вкус — вещь подвижная. Радио слушать нельзя. И меня просто удивило, там был такой текст: девушка пела сладким голосом, вернее, не пела, а шептала. Текст такой: «Тихий ясный день, от скамейки тень». Ну и все в таком духе.
Карен: Ничего, кстати. Неплохо, я думал, ты сейчас что-нибудь хуже скажешь.
Гая: Да нет. Это да, это уже… Я считаю, что… Нет: «Тихий ясный день, от скамейки тень» — это нормально?
Карен: Ну, очень даже образ такой емкий. (Хохот и аплодисменты).
Гилёва: А вот успех группы «Тату» — как вы к нему относитесь? Группа «Тату», вообще, она где в вашей шкале ценностей? Нет, ну смотрите, это единственный такой экспортный продукт, это единственный артист российский, как бы группа, которая на Западе имеет какой-то успех. То есть в принципе это же повод для гордости, да?
Карен: Уже не имеет успеха.
Гилёва: Нет, ну почему, второй…
Карен: Нет, ну я не против, если имеет, но, насколько я знаю, это просто такие какие-то… Любого человека можно представить в любом виде. Будут вам показывать… нам показывать какого-то человека постоянно по телевидению, слушать его по радио придется, то, что всегда и везде, естественно, будут какие-то ненормальные люди, которые будут ходить и считать его каким-то кумиром.
Гилёва: Нет, ну смотрите, понятно, что у нас много кого показывают по телевизору, но понятно, что есть какие-то показатели, какие-то безусловные, что группа «Тату» имеет успех на Западе. А другие не имеют. Чем группа «Тату» отличается от других российских исполнителей? То есть группа «Тату» лучше, они молодцы, они смогли, да? Они соответствуют законам западного шоу-бизнеса, и они как бы вписались в эту систему, которая имеет большую историю, значит, они молодцы, да?
Гая: Боже мой, чем же законы западного шоу-бизнеса отличаются от законов нашего шоу-бизнеса? Там такое же, извините, говно, только чуть качественнее подано. Подается получше.
Карен: У «Тату» директора, продюсеры хорошие. Ну, как, хорошие? По их законам, по законам шоу-бизнеса, он талантливый хотя бы. Это стоит признать, он, по крайней мере, талантливый. То есть я его не уважаю, как человека, я его не знаю, мне заведомо он не нравится. Не то, что там лесбийская тема, не из-за этого, он просто… не знаю, лично мне он как бы… не в этом дело. Дело в том, что он талантливый, в любом случае. Потому что он ломает какие-то стереотипы, придумывает какие-то вещи интересные. Хотя бы! Другие и этого не делают.
Гая: Не занимает группа «Тату» в нашей шкале ценностей никакого места.
Гилёва: Понятно. А кто занимает? Из российских артистов? Музыкантов?
Гая: Сейчас скажу. Да, Господи, много. Много хороших.
Карен: Много хороших.
Гая: Хотя нет, не много хороших.
Гилёва: Назовите имена. Просто тогда сразу становится понятнее.
Карен: Из популярных групп или…
Гилёва: Давайте вообще: из таких, из таких, из разных. Какие вам нравятся?
Карен: Мне, в принципе, нравятся три группы. Как, мне многие нравятся? То есть, которые меня как-то удивили за всю историю моего существования, это три отечественные группы. Первое это «Гражданская оборона», хотя я ее не слушаю, но она меня удивила как-то. Вторая группа это, как ни странно, «Кровосток». И третья группа — это Silence Kit — такая московская группа. А есть более или менее интересные коллективы, но вот эти группы, в принципе, они мне как-то… Ну, «АукцЫон» как-то… хорошая тоже группа.
Гая: А еще есть… Почему-то сразу в Питер уходят мысли. Конечно же, «Волков трио», не сдающаяся группа «Ива Нова», отличные творческие девчонки, они просто, ну, им надо отдать должное. Про «Грузовиков» мы уже говорили, это очень хороший коллектив. Да, потом Нино, разумеется.
Карен: Это не отечественная группа…
Гая: Мы будем говорить о всех, кто вокруг.
Карен: Из молодых — «Брит-вокал» хорошая группа.
Гая: «Брит-Вокал» хорошая группа, потом… Скрипка. Скрипка, конечно же, Скрипка.
Карен: Девушка пела в Киеве…
Гая: Чили, Катя Чили. Она появлялась в Москве, у нее было несколько концертов несколько лет назад, но такие исполнители вообще не забываются. Она сейчас, немножко, правда, поменяла амплуа и репертуар, но все равно это интересный исполнитель очень.
Карен: «God Knows» — хорошая группа. Но она неизвестная совсем.
Гилёва: А можно ли сделать из вашего ответа такой вывод, что те группы, те музыканты, которые принадлежат к мейн-стриму, — не очень хорошие группы?
Гая: Нет, нет. Нет такого. Те музыканты, которые, не продавая свои ягодицы, принадлежат к мейн-стриму, это вполне могут быть хорошие группы.
Гилёва: А у нас есть примеры таких групп и артистов?
Гая: Zdob-si-Zdub. Нет?
Гилёва: Ну вполне, да. А Земфира?
Гая: Земфира, конечно. Однозначно, по-моему. Раньше у меня были сомнения, а сейчас нет. После последнего альбома.
Гилёва: А группа «Мумий Тролль?»
Карен: Не знаю, не слышал.
Гилёва (смеется): Да?
Карен: Нет, ну я был, конечно, слышал, но, по-моему,
Гая: Со знаком вопроса. Черт его знает…
Карен: Так, талантливо, но о чем, зачем — мне непонятно.
Гилёва: Ну смотрите, а вот вы говорите: не чувствовать себя частью шоу-бизнеса. А зачем вам продюсер нужен?
Карен: Но у нас нет продюсера.
Гилёва: Нет, да? Как это?
Карен: Продюсера в том понимании слова, в котором оно должно быть, у нас нет.
Гилёва: А в каком должно быть?
Карен: Продюсер — это, в первую очередь, во-первых, должен быть музыкант в душе, необязательно, что он должен на чем-то играть… Не то, чтобы в душе, но чувствующий, знающий… знающий историю музыки, и талантливый человек, который знает, куда она будет двигаться. И, который…
Гилёва: Это вот какой должен быть, да?
Карен: В первую очередь да. Его качества.
Гилёва: А есть такие в России продюсеры?
Карен: Не знаю.
Гая: Да вот хрен его знает…
Гилёва: А на Западе?
Гая: Просто немножко в России путают… То ли мы путаем, то ли все путают… Немножко непонятно распределение, если человек … не хочется в эту тему вдаваться, но, наверное, продюсер — это творческая составляющая коллектива. Не просто человек, который занимается организацией концертов, вот… Ну фиг его знает, это сложная тема, и, если честно…
Гилёва: А вам-то кто не нужен тогда, исходя из этих определений?
Гая: Он не сказал, что не нужен, он сказал, что нет. Нам, безусловно, нужен менеджмент, как любой группе, потому что музыкант не может заниматься финансовыми или какими-то организационными моментами. Я не могу себя организовать даже в самых простых каких-то вещах. Не проспать что-то. А целую группу нужно организовывать как-то и в своей сфере как-то продвигать. Вот такие люди у нас есть.
Гилёва: Здорово! У вас есть еще вопросы? Да-да.
Аня: Я хотела спросить о том, что вот вы брат с сестрой, да? Это мешает вам или помогает?
Цапюк: Особенно то, что сестра старше.
Гая: Да… Карыч считает, что он старше. А что у вас, сестра?
Аня: У меня тоже есть сестра, не представляю, как бы я с ней…
Гая: А! Она, значит, неподходящая сестра. В смысле, у меня тоже есть сестра, но мы тоже с ней не очень в одном ключе.
Гилёва: Младше или старше?
Гая: Старше. А с Карычем мы оказались в одном ключе и я считаю, что, конечно, помогает, потому что, если есть какие-то недоговоры, обиды, то ты не имеешь права не простить брата. Не имеешь права не любить его, не имеешь права не понимать.
Карен: Не имеешь возможности.
Гая: Не имеешь возможности.
Карен: Из-за того, что в одном доме все равно сталкиваешься на кухне и не можешь обиду носить… глупо как-то это. Конечно же, говоришь: «Я был неправ, извини». Ну и соответственно, взаимно.
Гая: Это очень помогает. Потому что проблемы в группах из-за чего? Из-за недопонимания какого-то, недоверия, разногласий творческих и человеческих. А такой костяк появляется, потому что ты не можешь сказать: «Да иди ты в задницу, все! Я пойду с другим гитаристом играть!» Во-первых, потому, что он лучший гитарист из всех, кого я знаю, во-вторых, он… брат — это надежный союзник. Надежный очень. Надежнее, чем муж.
Гилёва: А вы… у вас кто за что отвечает в группе? Если брать вас: Гая и Карен, кто за что? Кто какие функции выполняет?
Карен: Гайке всегда последнее слово, то есть мы, когда…
Гая: Это за ним последнее слово!
Карен: Нет. В смысле, например, каких-то творческих вещей… Например, басист сказал… пришел и сказал: «Вот, я придумал такую партию, офигенную!» И я слушаю, я понимаю, что у человека энтузиазм, ему сейчас сказать, что это не очень хорошая партия, и он уже никогда не будет ничего придумывать, и обламывать не хочется… Я говорю: «Ты знаешь, что-то в этом есть…»
Гая: Что-то в этом есть…
Карен: Барабанщик как бы тоже: «Да, надо подумать, да…» И мы потом общаемся с барабанщиком: «Ну, как тебе партия?» — «Ну, не очень подходит, но вообще…» Потом Гайка придет и все скажет…
Гая: Скажет в лоб!
Карен: Она действительно прямо сразу точку ставит. И все понимают, что тогда вопросов нет.
Гая: Да-да, то есть, мне кажется, что, особенно в смысле аранжировки, когда долго варишься в аранжировке, тогда не замечаешь каких-то пошлых деталей, которые могут возникнуть. Или не пошлых, каких-то не очень уместных, не очень органичных. А, если прихожу я… Я почему говорю, что я прихожу? Потому, что я все время опаздываю. Я опаздываю на час, прихожу, слышу готовую аранжировку какой-то новой песни и могу сразу в лоб сказать, что это не годится, это не годится, это не годится, а вот это и это можно оставить. И, к счастью, меня слушают, потому что…
Гилёва: И без обид, да?
Гая: Нет. Какие обиды? Мы все в процессе находимся. Никаких обид. Или, наоборот, я прихожу и говорю: «Ребята, это просто гениально, это просто вообще!» Тут не докопаешься: все на своем месте, нет ни одной лишней ноты. Это счастье, что прислушиваются, потому что иначе было бы не в кайф петь, не в кайф жить в этой аранжировке этой песни, а тогда вообще нет смысла. Просто так, чтобы выйти на сцену, и ради чего? Нет. Непонятно. Так что…
Карен: Не только из-за того, что она опаздывает. Просто она всегда… У Гайки есть вкус свой определенный, которому со временем начинаешь доверять, потому что он определенный, то есть он какое-то свое чувство… Человек, который поет песню, ему решать, будет он эту песню петь или нет. Поэтому это безоговорочно.
Гилёва: Я вот у вас, Гая, хочу спросить, как у человека, который закончил МАрхИ, то есть это художественное образование, да? На ваш взгляд, «Черный квадрат» Малевича — это прорыв или это надувательство?
Гая: Как на экзамене по истории искусства…
Гилёва: Ну, мне интересно, правда!
Гая: Безусловно, это прорыв. Надувательство? Я понимаю, чем вызвано такое соображение, да? Что: «Черный квадрат»? Я же тоже так могу! В принципе, что тут такого? Но, если учитывать контекст исторический, когда появился этот «Черный квадрат», и что это повлекло за собой, и какие были дальнейшие там ответвления в искусстве. То, что это был смелый шаг, и что до Малевича никто этого не делал, то, конечно… На меня не производит впечатления ни Малевич, ни «Черный квадрат», ни другие его работы. Практически никакие. Мне гораздо ближе Кандинский и Филонов, но нужно все-таки… В историческом контексте определенное значение это имеет, конечно.
Гилёва: А к Карену такой вопрос: у меня есть знакомые, которые родились в Москве, но не считают себя русскими в силу национальной принадлежности. Я слышала такое мнение, что, на самом деле, очень сложно найти русскую девушку, которая бы хорошо готовила. Что лучше всех готовят мама и бабушка. Это правда, Карен? Есть русские девушки, которые хорошо готовят? Могут накормить, в конце концов мужчину как следует?
Карен: Ну, когда приходишь в хороший ресторан, девушка может сказать: «Сегодня я угощаю».
Гая: «Сегодня я угощаю», — девушка говорит, и тогда она тебя кормит?
Карен: Может хорошо накормить, да, а про готовить: нет, я не встречал.
Гилёва: Мама и бабушка?
Карен: Просто уровень такой высокий, что…
Гилёва: А Гая как готовит?
Карен: У нее такое другое немножко, другое…
Гилёва: В смысле?
Карен: Более европейский подход. По количеству.
Гая: По какому количеству?! Карыч привык, что кавказский стол должен ломиться, понимаете, то есть… Если сидишь в гостях у любого нормального армянина, стол полностью заставлен, полностью, нельзя вилку положить, нет места, и хозяин может сказать: «Жена, что это за стол? Мне стыдно перед моими гостями! Неси все самое главное!» Вот так, понимаете? А я готовлю нормально, с нормальной дозировкой, и Карыч считает, что у меня европейские мерки.
Карен: В любом случае, и в этом тоже есть что-то хорошее…
Гилёва: Дипломат, дипломат…
Гая: Вот наши венгерские друзья говорили… Мы ездили вместе на гастроли в Армению, и они говорили: «Боже мой, где же ты научилась готовить, это восхитительно, восхитительно!» После каждого чего-то, что я готовила, я им объясняла, что я, в принципе, по армянским меркам, считается, что я вообще готовить не умею. Вот моя мама… Поэтому вообще очень многие считают, что не нужно уметь готовить, а я умею импровизировать. Раз! — виноград в салат с майонезом и просто примерно прикинув, что он может сделать с салатом: дать какую-то кислинку и необычный вкус. И так творчески подхожу к любому приготовлению. Придумываю прямо на ходу из того, что есть.
Карен: Это стереотип, что в Армении все девушки хорошо готовят…
Гая: Ничего подобного, это так и есть.
Карен: А в России или там в Европе, на Западе не любят готовить. Там тоже есть девушки, которые не очень хорошо… Не любят готовить. Не очень хорошо не бывает. То есть, если женщина любит готовить, значит, она хорошо готовит, а, если не любит, значит, и еда у нее соответственная. Невкусная.
Ильинская: Скажите, пожалуйста, вы сейчас с родителями живете?
Гая: Не совсем. Нет.
Ильинская: А вы сейчас в своей отдельной самостоятельной жизни вспоминаете, живете в традициях армянских или вообще, традициях своей семьи? Я понимаю, современность культуры российской, московской жизни, но то, что есть в каждой семье, если она вот…
Гая: Понимаете, мы уже здорово ассимилировали, то есть мы родились уже здесь. Нет таких экзотических традиций, которые я вам скажу, и вы скажете: «Ах!»
Карен: Есть, есть!
Гая: Какая?
Карен: Жертвоприношение, например.
Гая: Жертвоприношение, да. Есть да, традиции жертвоприношения. Да, есть.
Карен: Я знаю, но это как бы… армянская традиция христианская, но в ней очень много языческих осталось.
Гая: На самом деле, это языческая традиция, просто она сохранилась в армянской традиции
Карен: Когда такие вещи, мы даже участвуем в этом.
Гая: Жертвоприношение, я сейчас в двух словах расскажу, что такое. Например, что-то случилось с кем-то, не дай Бог. Но исход дела был хорошим, например, да? И, в знак благодарности, убивают барашка. Его убивают, но его обязательно надо варить. Именно его нужно сварить, его нужно правильно разделать, правильно разделать, сварить, да.
Карен: Из этого мяса только определенные блюда делают.
Гая: Да.
Карен: Хашлама…
Гая: Да, приглашается, естественно, куча гостей, целое такое пиршество.
Карен: Нельзя не сказать соседям.
Гая: Да, ни в коем случае. Нельзя в одно рыло. Убить барашка и самому все съесть. Это обязательно должно быть много гостей в знак благодарности, что все хорошо кончилось.
Ильинская: А какие-то именно семейные традиции? Именно то, что есть в вашей семье? Что с детства видели дома, с мамой, с папой, с бабушкой? Я сейчас объясню. Есть такая традиция в моей семье. У нас еврейская семья: папа, дедушка, моя дочка — это четыре поколения, и мы собираемся на дни рождения дедушки, папы, и мы слушаем еврейскую музыку, о чем-то говорим. Об истории и так далее. Именно вот эти какие-то, очень тонкие, очень свои…
Карен: Нет, ну есть у нас, конечно, то есть, когда мы собираемся всей семьей, то мама поет. Наша мама. Что редко очень бывает. Мы разговариваем о прошлом, о будущем, о наших близких людях, о бабушках, о дедушках, которые, вообще, великие люди. Я их считаю великими. Гуляем. В основном с мамой. Родители просто наши не могут… отдыхать не умеют. Это чисто армянское такое качество.
Гая: Это трудоголики до мозга костей.
Карен: Это не трудолюбие даже, а просто неумение отдыхать…
Гилёва: А что это значит, не умеют отдыхать? Ничего не делать не умеют?
Гая: Да! Да-да-да.
Гилёва: То есть нужно постоянно находиться в какой-то деятельности?
Карен: Если есть что-то, что нужно делать, им надо делать это сейчас, а не потом.
Гилёва: Ну, мне тоже это очень знакомо. Вот у моих родителей то же самое.
Гая: А я умею отдыхать. Все забросил — и на море. Чего тут не уметь?
Гилёва: Чего тут учиться? Ну и второй вопрос. Так сложилось, что во втором сезоне «Разговорчиков» мы тоже решили его всем задавать. Жизнь — это игра или все очень серьезно?
Карен: Пускай Гайка первая ответит… Я уже знаю ответ.
Гилёва: Правильный ответ!
Карен: Я приз выиграю.
Гая: Он ждет просто, если я скажу: «Игра», он скажет: «Все очень серьезно». А, если я скажу: «Все очень серьезно», он скажет: «Да ты что? Это игра!» Ну, мне не хотелось бы думать, что это игра. То есть я не могу сказать, что я суперсерьезно отношусь к жизни, но…
Гилёва: Вам кажется, что в слове «игра» есть какая-то легкомысленность?
Гая: Да, есть какая-то легкомысленность, и есть какое-то «ниоткуда никуда». Для меня жизнь — это такое постоянное, все время чудо, и чудо и игра — немножко несопоставимые вещи. Для меня это чудо и все-таки серьезно.
Карен: Да, я, в принципе, соглашусь. Но это сопоставимо с вопросом о христианском понимании, да? Что жизнь одна, и реинкарнация из восточных религий. То, что многое… переселение души, все это. Мне кажется, это очень расслабляет человека, то есть ты думаешь? «А, ладно, чего там…».
Гая: «В этой жизни я подонок и убийца, а в следующей у меня все нормально будет».
Карен: А, когда понимаешь, что жизнь одна, то понимаешь, что каждое мгновение, оно бесценно. Даже если не бесценно, то оно имеет очень много в себе внутри. Но это то же самое похоже, что игра и… Мне кажется, в принципе, все очень серьезно. Наверное.
Гая: Держи пятерку.
Гилёва: Сегодня в «Разговорчиках» принимали участие «Дети Пикассо», которые считают, что жизнь — это чудо, и все очень серьезно. Но, тем не менее, продолжают нас радовать, и я думаю, еще очень долго будут продолжать и дарить нам всякие разные сюрпризы на своих концертах. В том числе и в стенах «Китайского летчика Джао Да». Спасибо.
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25
«Китайский летчик
Джао Да»
м. «Китай-город», Лубянский проезд,
дом 25